Далин Андреевич - Зеленая кровь
Новый Хозяин взял в к себе в дом, впустил в гостиную маленькое беспомощное существо, чтобы его спасти. Вероятно, он бы спас и Манефиных котят. Так Манефа приняла Хольвина. А чужого детеныша просто нельзя было бросать одного, как и всякого детеныша. Вот и все.
И Манефа взяла лосенка себе в котята.
С тех пор жизнь стала гораздо веселее.
Нет, из лосенка вышел неважный рысенок. Этакое созерцательное тихое существо, слишком сдержанное, слишком непонятное для кошки – но какая, в сущности, разница, какая? Смелая кроха, рано потерял родителей, нуждается в заботе – вот и все, что Манефу по-настоящему волновало. Она принялась с энтузиазмом нянчить чужое дитя.
Лосенок не ел мясо и рыбу, зато с удовольствием пил молоко. Он был терпеливый и послушный, полюбил сидеть рядом с Манефой у камина в гостиной и слушать сказки – в такие вечера казался чем-то похожим на котенка. Не боялся собак и играл со щенками – Манефа начала привечать щенков, и суки примирились с присутствием кошки в доме.
Лосенок обладал независимым характером и надолго уходил в лес – Манефа думала, что хороший котенок вел бы себя так же. И когда ее новый детеныш, ее чужой детеныш подрос, Манефа, чувствуя скромную гордость за взрослое потомство, усыновила крохотного щенка-подкидыша, едва открывшего глаза и только-только учившегося перекидываться.
Жизнь Манефы наполнилась смыслом. Тяжело становилось лишь осенью и весной, когда весь мир наполнялся любовью и хотелось кататься по влажной траве, тянуться и петь древние, как лес, кошачьи зовы. Но как молодость и лес не тянули рысь с раненой душой к приключениям, она не поддавалась.
Оставалась в доме. Играла с Каратом, милым ребенком, который постепенно приобретал кошачью независимость, по-кошачьи тонкий ум и кошачью изысканность манер – хотя отучить его тыкаться во все носом решительно не представлялось возможным.
В свои пять лет Карат отлично раскапывал в саду гнезда полевок, а в подвале находил крысиные норы. Но за птицами гонялся раскоординированно и нелепо, ни одного воробья, ни одной галки, не говоря уж о сойках и трясогузках, ему так и не удалось поймать, как он не пытался. Манефа, лежа на подоконнике, наблюдала за его играми с другими щенками и печально улыбалась: он казался ей более ловким и подвижным, чем щенята его возраста, но куда более неуклюжим, чем котенок…
Нет, природу не обманешь. Как не учи собаку, кошкой ей не быть. Манефа обожала щенка со страстной болезненно-снисходительной нежностью, как несколько неполноценное, но обаятельное дитя. К лосенку она не испытывала таких чувств – он был слишком чужеродным существом, неспособным учиться кошачьим охотничьим премудростям в принципе – но щенок все время обманывал ее воображение.
И его все время хотелось вылизывать и чистить, чтобы от опрятного детеныша не пахло псиной. А от него все равно пахло. И в жару он не наслаждался, лежа на солнышке, а хахал и высовывал язык. Смешно и грешно.
Но зато он любил свою приемную мать с такой силой и был так зависим от ее мнения, что даже слегка пугал ее своей любовью. Могла ли Манефа бросить такое преданное существо на произвол судьбы?
Манефа стала отличной матерью; у нее были отличные дети, хоть и не котята. Великолепный лось, приходя к Хольвину в гости, нагибал голову Младшей Ипостаси, чтобы не зацепить рогами за верхнюю перекладину ворот – Манефа ни секунды не воспринимала его как потенциальную добычу, она восхищалась. Она не сомневалась, что щенок, покрытый мягким детским пухом, с толстыми лапами, с ушами, которые никак не хотели встать ровно, а то растопыривались в стороны, то заваливались друг на друга, с возрастом превратится в прекрасную ищейку. Имея в виду такие обстоятельства, личной жизнью можно и пожертвовать.
Ради детей.
Но все-таки осень разрывала сердце…
Манефу слабо интересовали общие дела собачьей Стаи. С мертвяками ей повезло никогда не встречаться, людьми она большей частью брезговала, в работу ищеек никогда не вникала. Разве что ее лось подался в город из-за каких-то там неприятностей у его приятеля-пса. Но с лосем не справятся и пятеро, он – серьезный боец в своем роде, а пес – на то и нужны псы, чтобы искать себе неприятностей. Манефа не волновалась.
Откровенно говоря, ее больше беспокоила осень.
И она лежала на окне в башне, смотрела на дорогу, на блестящий влажный асфальт, к которому прилипли желтые листья, как следы чьих-то странных лап. На далекий лес, на недосягаемый лес…
На автомобили, которые изредка проезжали мимо.
Некоторое время Карат лежал рядом, потом заскучал и ушел играть со щенятами – по временам он был все-таки слишком суетлив. А Хозяин с утра уехал из дома.
Впрочем, Хозяин приехал или Хозяин уехал – это все собачья суета. Манефа жила в доме у Хольвина как-то отдельно от Хольвина. Нельзя сказать, что она совсем с ним не считалась, нет – она его уважала, насколько для кошки это вообще возможно, а иногда даже чувствовала некую тень симпатии. Но все эти чувства никогда не переходили границы кошачьей вежливости: полежать рядом, когда Хольвин читает у камина, боднуть в колено, потереться подбородком об руку – изобразить еле заметную приязнь… но никогда ничего больше. Поэтому ничего не ждала.
Никого не ждала. Серьезный возраст – начинающаяся старость зверя и условная молодость трансформа. Осень.
А Хозяин привез кота.
Если ему случалось привезти из города в Стаю нового пса, он сам со Стаей и разговаривал. Собачий этикет: он – Хозяин, он и главный, ему представлять новенького, а его место в иерархии Стаи потом само отыщется. Самое главное – раз товарища привел Хозяин, значит он Стае по определению не чужой.
Но Хольвин догадался, что с кошками такое дело не пройдет.
Принцип экстерриториальности у Манефы с собаками соблюдался четко и издавна. Манефа жила в доме. Собаки жили на псарне и во дворе. Соблюдение незримых границ, отмеченных запахами, ликвидировало все возможные проблемы: все просто, все по местам и никто никого не обижает.
Сад, где жил, когда гостил у Хольвина, Локкер и где играли щенята, служил нейтральной полосой, куда, тщательно соблюдая этикет и субординацию, приходили все желающие.
И вот теперь.
Локкер и его друг Рамон пошли в сад, сидеть в любимой беседке, заросшей со всех сторон кустами аронии – болтать. Переволновались, давно не виделись – Манефа видела их из окна гостиной. Оба – в Старшей Ипостаси, лось жует березовый прутик, слушает; пес улегся к нему на плечо, тыкается, что-то показывает жестами… Манефа не стала звать Локкера поздороваться – надо будет, сам придет.
Шаграт ушел на псарню, спать – отдыхать от трудов праведных, надо думать. А кота Хольвин впустил в дом. Впустил – и поднялся на второй этаж, в кабинет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});