Андрей Мартьянов - Странник

— Гербом? — спросонья аргус соображал исключительно туго.

— Итальянским торгашам будет куда приятнее общаться с настоящим бароном, чем просто человеком с улицы, пускай и дворянином. Скорняк обещал изготовить требуемое за час. Герб старинный, с одной фигурой — золотая сломанная стрела в лазурном щите, цвета ну прямо королевские.

— Погоди! — взмолился Славик. — Почему ты стал бароном? Как?

— Удостоится милости канцлера Франции. За честность, ага... Потом расскажу.

Решили прогуляться пешочком — до острова Ситэ и моста Менял рукой подать, незачем седлать лошадей.

Осчастливили визитом скорняка и впрямь выполнившего работу в рекордно короткий срок — теперь господин Жан де Партене напоминал персону из монаршей свиты: шитье золотой нитью, поверх перевязь с клинком, шаперон черного бархата с брошью и падающим на плечи шарфом. Красотища!

— Выдам тебя за оруженосца, — сказал Иван. — И не забудь прописную истину: подчиненный перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и глуповатый, дабы разумением своим не смущать начальство. Макаронники обязаны поверить, что я дворянин не просто обеспеченный, а богат до полнейшей непристойности. Только тогда они начнут меня уважать — в Италии этого века все решают деньги и только отчасти знатность происхождения... Не просто деньги, а огромные деньги.

Мост Менял, еще известный как Grand Pont, соединял правобережную часть Парижа и Ситэ — кратчайший путь между резиденцией Консьержери и угрожающе-хмурой громадой цитадели Гран-Шатле. Привычное слово «мост» применительно к этому грандиозному сооружению звучало сущим эвфемизмом: Grand Pont настолько плотно застроен зданиями, что увидеть мутный поток Сены можно было только из окон, выходивших на реку. Больше сотни домов, лавочек, мастерских, собственная мельница возле центральной опоры — немаленький городской квартал!

Именно на мосту Менял, писатель Патрик Зюскинд поселит парфюмера Бальдини и его странного ученика Жана-Батиста Гренуя, но создатели удивительных ароматов обоснуются тут лишь четыреста лет спустя, в галантном XVIII веке, а ныне мост является финансовым центром столицы.

Иван фыркнул, увидев, что хорошо знакомая ему меняльная контора тамплиеров уже сменила вывеску: новым владельцем стал некий Алонсо Сан-Романо, ювелир из Наварры. Недвижимость оставалась пустующей всего две недели.

* * *

...Этот герб известен всей Европе: пять червленых ромбов расположенных по диагонали в золотом гербовом щите, поддерживаемым двумя орлами: родовая эмблема Бартоло Барди, итальянца основавшего крупнейшую транснациональную корпорацию своего времени с филиалами от Лондона и Севильи до Константинополя и Родоса.

— Нам сюда, — Иван указал на покрытую изящной резьбой дверь под гербом. — Замечу, что мы обязаны появлением «Божественной комедии» Данте Алигьери в том числе и фамилии Барди — скончавшаяся пятнадцать лет назад жена главы дома, сеньора Беатриче Барди, в девичестве Портинари, та самая прекрасная Беатриче, которой великий флорентиец посвятил поэму... Когда у тебя золота с избытком, почему не меценатствовать и не поддерживать людей искусства? Идем.

«Офис» банкиры оформили с апеннинской пышностью, никакой ложной стыдливости или глупых комплексов. Если подсвечники, то серебряные, если кресла — так обязательно ливанского кедра. Окна забраны цветными витражами: такую роскошь не всякое аббатство позволить может. Пахнет благовониями и корицей. На представительские расходы Барди не скупились: необходимо поразить воображение потенциального клиента и уверить его в абсолютной надежности предприятия!

Гостей встретили двое клерков — солидный господин в возрасте и шустрый молодой итальянец. Последний, мурлыча и сочась елеем, незамедлительно завел сладкие речи о том, как распрекрасно, что такой знатный господин и благородный рыцарь решил прибегнуть к услугам самого известного в католическом мире торгового дома! Займы под любое обеспечение, в золоте, серебре или товарах — к примеру, в специях!

— Мне не нужен займ, — высокомерно бросил господин де Партене, останавливая поток словесной амброзии. — Вклад.

— Только от тысячи ливров, — расплылся в любезнейшей улыбке чернявый, но по скептическому взгляду было видно, что эта колоссальная сумма призвана лишь отпугнуть его баронскую милость. Видать привык, что французское дворянство в большинстве — нищеброды, голь, бось и рвань, за исключением невеликой прослойки герцогов и епископов-феодалов. Все правильно: провинциальные бароны в руках никогда больше сотни золотых ливров и не держали.

Однако, тут случай особый.

Пожилой, услышав о предполагаемой сделке, вначале ушам своим не поверил и решил, что его милость изволят шутить. Сколько-сколько? Сто двадцать тысяч? Я не ослышался?

Не ослышались.

В таком случае не соблаговолит ли благородный шевалье вместе с оруженосцем подняться в мои личные покои на втором этаже? Чтобы обсудить дело в тишине кабинета? Амадео, лучшего бургундского вина господам!

Шевалье соблаговолил.

Переговоры высоких сторон продолжались два с половиной часа, а когда договор был скреплен подписями, глаза у мэтра Леандро Барди, главы парижского представительства и двоюродного племянника дона Бартоло, были совершенно шалые — за многие годы трудов на банкирском поприще он всякое видывал, но чтобы такое?.. Никаких сомнений, эти молодые люди знаются с дьяволом, иначе как объяснить их престранные требования и желания?

— Полагаю, вас не должны заботить наши отношения с силами потусторонними, — усмехнулся господин де Партене, отвечая на полушутливое-полусерьезное замечание банкира. — О многих богатых людях поговаривают, будто они продали душу Люциферу, но вы-то, мэтр, должны знать, что это не так. В конце концов, это моя собственная душа, справедливо? Я предлагаю вам золото, которое, как известно, не пахнет ничем, включая серу преисподней.

— Оставим сей разговор, — сеньор Леандро перекрестился и поцеловал перстень с изображением Мадонны. — Соглашение принято, теперь ничего не изменишь. Но... Никто прежде не предлагал семье Барди вести совместные дела с расчетом на полстолетия вперед!

— Всё однажды случается впервые, — философски заключил барон де Фременкур. — Надеюсь, мои рекомендации будут исполнены в точности.

— Слово Барди, ваша милость. Оно ценится выше золота.

Необычные визитеры отбыли восвояси, а банкир заново перечитал подробнейший контракт, написанный на трех листах лучшего пергамента. Нечто умопомрачительное!

К примеру вот такой пункт: «1367 год по Рождеству Христову, весна. Передать две трети средств на поддержку ткацкого предприятия Ганса Фуггера, что в городе Аугсбург, герцогство Швабия». Или еще чище: «1348 и 1349 годы. Скупать все ленные владения, освободившиеся по смерти хозяев в Бургундии, Италии, Германии и Провансе. Спустя пять лет перепродать по наиболее выгодной цене».