Оксана Панкеева - Путь, выбирающий нас

Зверек стоял столбиком и удивленно пялился немигающими глазками-бусинками на новую хозяйку, которая с руганью и стонами рылась в шкафу.

Золотая луна благополучно перевалила за середину. Вся живность Вийонского леса, включая семерку героев, чувствовала приближение осени. Особенно остро чувствовал его юный Роберто Льямас, на которого легли основные заботы по сбору урожая. Гном и маг постоянно пропадали в городе на заработках, лучник – в лесу на охоте, Жюстин была занята своим домашним лазаретом, а все прочие взрослые до сих пор оставались нетрудоспособными. Мальчишка день-деньской копошился в огороде, страшно недовольный тем, что его не берут на охоту, но понимающий, что возражений никто не станет слушать. Две предыдущие недели ему хоть немного, одной рукой, помогал Савелий, но с наступлением полнолуния хромой волк стал передвигаться с большим трудом и на улицу выползал только погреться на солнышке или повыть на луну.

Кантор осени не чувствовал. Его ощущения были заняты более простыми и материальными явлениями.

Жюстин не обманула – чувствительность и подвижность правой стороны постепенно, но неуклонно возвращались.

Он уже мог немного опереться на больную ногу и ежедневно до изнеможения ходил вокруг дома, с нетерпением дожидаясь дня, когда сможет бегать, как привык.

Каждый день пробовал на прочность руку, проверяя, когда она начнет выдерживать вес тела, чтобы можно было хоть раз, хоть символически отжаться от пола и почувствовать себя полноценным человеком.

Как бедная сиротка из сказки, перебирал по зернышку смесь нескольких круп, тренируя глаз и мышцы кисти. Последние несколько дней зернышки не приходилось ловить, как расползающихся тараканов, и Кантор с радостью и азартом ученика готовился к новому, усложненному упражнению – письму и рисованию.

Разговаривал он уже вполне разборчиво, сведенные мышцы лица расслабились и заработали нормально, только иногда еще непроизвольно подергивались.

Ничего похожего на припадки, которых опасалась целительница, пока не случалось. Зато приступы головной боли повторялись через день с непонятным постоянством, несмотря на все ее старания. Кантор не особенно переживал. Успев мысленно себя похоронить и затем вернувшись к жизни, он слишком радовался этому чудесному процессу и посвящал ему все свое время и внимание. А боль… что ж, не в первый раз, бывало и хуже.

Со временем не только тело, но и мысли постепенно приходили в порядок. И как раз во второй половине Золотой луны, когда и целительница и ее пациенты убедились в реальности своих надежд и поняли, что выздоровление – только вопрос времени, Кантор впервые серьезно задумался о вещах более абстрактных, чем ловля шустрых зернышек на блюдце.

Пристальнее понаблюдав за Жюстин, он окончательно убедился, что милая монахиня, принесшая обет целомудрия, влюблена в своего полуживого пациента как девчонка. После случайного приема, невольно открыв тайну сероглазой целительницы, Кантор еще несколько раз замечал ее взгляд, непроизвольные движения пальцев в своих волосах, а один раз даже эмпатически поймал столь откровенное желание, что сам потом полночи не мог уснуть. Пожалуй, «влюблена как девчонка» было бы не совсем удачным определением. Чувства сестры Жюстин более походили на любовь взрослой, зрелой женщины, точно знающей, чего она хочет от мужчины, и совсем не подобали смиренной монахине.

Кантор напрасно уверял себя, что бояться нечего, что глупо было бы ожидать каких-то любовных подвигов от больного, едва способного передвигаться. Страх не уходил.

Кантор напоминал себе, что он полностью в своем уме, способен контролировать свои поступки и даже самая пылкая страсть уже давно не застилает ему разум, как это бывало в бурной юности. Страх не отступал.

Кантор взывал к собственному рассудку и памяти, вспоминал, что хорошенькая ладная монахиня нравилась ему еще в те времена, когда он брал уроки фехтования у мастера Льямаса, но если даже тогда юный оболтус не посягал на чужой обет, то почему вдруг сейчас что-то должно случиться? Страх не слушал никаких доводов.

Неужели это действительно судьба – приносить несчастья женщинам, которые его любят? Ведь меньше луны прошло с тех пор, как он расстался с Ольгой, и вот пожалуйста – новая жертва.

Вот и не верь после этого в судьбу, в проклятия, в сердитых богов и прочие вещи, в которых многие сомневаются…

Много размышлял Кантор и о семейном сборище в Лабиринте, коему оказался свидетелем. С одной стороны, несколько неприятно было сознавать себя сыном самозванца и обманщика (мысль о том, что папа мог оказаться еще и шпионом, Кантор упорно гнал прочь). С другой стороны, настоящие папины родственники, эта развеселая семейка полоумных магов, ему очень приглянулись. Было бы неплохо как-то свести с ними знакомство в реальном мире, а не в Лабиринте. Помимо того что они просто симпатичные и приятные люди, эти могущественные господа могли бы наконец объяснить ему природу странной Силы, которой обладает вся семья, и, может быть, даже чему-то полезному научить. Полноценным магом он вряд ли станет – поздновато начинать в таком возрасте – но любые знания будут полезны.

Никаких практических способов осуществить свою идею Кантор пока не видел. Родственники, скорее всего, обитали на тех самых загадочных островах, о которых рассказывал отец, и добраться до них вряд ли возможно. Такое объяснение казалось ему единственным логичным и непротиворечивым. Юный путешественник Максимильяно (настоящий) действительно добрался до неведомых земель, встретил там людей, остался у них жить… Или не остался, но рассказать о себе и о своей родине успел… Такой же молодой и дерзкий абориген пожелал столь же острых ощущений и совершил обратное путешествие. А почему не вернулся настоящий – мало ли причин может быть… Там понравилось. Пережив кораблекрушение, не смог во второй раз решиться переплыть океан. Заболел. Умер. Влюбился. Как-то не хотелось думать, что на волшебных островах есть свои тайные службы и все, что из этого следует. Даже у Кантора не хватало хладнокровия и цинизма подозревать в шпионаже родного отца.

Единственное, что он смог придумать толкового, это выбраться как-нибудь в Лабиринт и попробовать найти Доктора, то есть двоюродного дядюшку Дэна. Если спросить его напрямик, он не сможет солгать. Либо скажет правду, либо откажется отвечать. А из отказа, как убедительно доказал Шеллар III, тоже можно делать выводы.

Кроме двух уже упомянутых проблем примерно в то же время обнаружилась еще одна. По сравнению с другими она казалась мелкой и неважной, но портила жизнь куда основательнее.

В один прекрасный день пробудился внутренний голос.