Александр Анисимов - Игры богов

— Я же говорил — примета! — выкрикнул Аркус, припадая на одно колено у соседней бойницы и вскидывая первый же подвернувшийся под руку арбалет. Вазгер, ругнувшись сквозь зубы, потянулся за следующей стрелой и отправил ее в толпу, даже не целясь. Вечные бежали столь плотно, что промахнуться было невозможно. На остальных башнях тоже заметили войско — стрелы посыпались одна за другой, но Вазгеру было не до того, чтобы наблюдать. Он механически брал очередную стрелу и снова вскидывал лук. Рядом Аркус продолжал опустошать заранее заготовленные арбалеты: когда последний пошлет толстый болт в толпу, ему тоже придется взяться за лук. Вот только вся беда в том, что тетиву Аркус натянуть пока не успел, а это означало, что защитников форта на какое-то время станет на одного меньше. Но воин не был виноват: никто не ожидал нападения из леса. Вечных было около двух тысяч. Больше всего ужасали бегущие впереди огромные спригганы — их топот разносился далеко окрест. На их уродливых мордах полыхали узкие зеленые глаза, а толстые волосатые руки сжимали длинные палаши и боевые топоры. Увидев этих тварей, Вазгер непроизвольно вскрикнул и, тщательно прицелившись, выпустил стрелу в одного из спригганов. Их нужно было уничтожить во что бы то ни стало, эта нечисть могла натворить много бед, если бы добралась сюда. Со всеми остальными справиться было гораздо легче. Вазгер прекрасно осознавал, что несущуюся на форт орду им не сдержать и больше полутора тысяч прорвется. И все-таки Вазгер и остальные не собирались сдаваться так просто. Войско Вечных пока еще не добралось до форта, продолжая нестись через пустынное поле, но захват укрепления был вопросом лишь нескольких, минут.

Аркус наконец натянул тетиву и изготовился стрелять по несущейся, будто морская волна, массе. Вазгер на миг бросил взгляд через плечо и увидел чистое безоблачное небо.

— Поджигай!!! — завопил он не своим голосом. Внизу, во дворе форта, была навалена огромная куча соломы, веток и разной трухи, которую следовало поджечь в том случае, если войско Вечных будет прорываться с этой стороны. Дым должен был стать сигналом для их армии. Аркус, поняв, чем может грозить промедление, отшвырнул лук и ринулся к лестнице, на ходу срывая с пояса мешочек с огнивом. Вазгер снова все внимание устремил на несущихся через поле Вечных и, хладнокровно прицелившись, выпустил еще одну стрелу, которая вонзилась сприггану под ключицу. Тварь громко взревела и упала в толпу, придавив своей тушей цверга и скоге.

И только тут Вазгер заметил, что почти никто из бегущих больше не падает, а если кто и рушится на траву, то не сраженный стрелой, а просто потому, что споткнулся или поскользнулся в грязи.

— Что за дьявольщина? — пробормотал Вазгер, натягивая тетиву и готовясь выпустить очередную стрелу: выяснять, что происходит в форте, было некогда.

— Эй, парень. Обернись! — крикнул кто-то из-за спины. Вазгер резко обернулся, одновременно опуская лук, чтобы случайно не поразить человека стрелой. Взгляд успел выхватить распростертое на ступенях лестницы тело Аркуса и высокого воина, стоящего совсем рядом. Вазгер дернулся и попытался снова вскинуть лук, но не успел. До блеска отполированный, покрытый кровью клинок сверкнул, взвившись над головой, а затем со свистом рухнул вниз, принося с собой страшную боль, разорвавшую тело от плеча до паха. Падая, Вазгер успел увидеть чистое небо, полное солнечного света, — и это была самая ненавистная картина, которую Вазгер видел за всю свою жизнь: запалить солому и подать сигнал, похоже, никто не успел.

Полторы тысячи Вечных, продолжая кричать, бежали мимо форта в сторону рощи, за которой войско людей час за часом теснило их собратьев…

Да, все случилось именно так: Вазгер помнил события того дня до мельчайших деталей. Он помнил каждый звук, каждое произнесенное слово, он помнил того, кто предал их. Сейчас, по прошествии стольких лет, чувства наемника ничуть не изменились — он все так же искренне и всем сердцем ненавидел этого человека… Хотя где-то в глубине души понимал, что двигало им тогда — в тот самый день, когда он хладнокровно и методично вырезал всех защитников форта. Даже в те времена, когда люди впали в безумие, почуяв запах свободы от власти драконов, еще находились такие, кто решился идти против мнения большинства. Многие из этих протестантов не отваживались брать в руки оружие, ограничиваясь лишь злобными выпадами в адрес Дагмара и его сподвижников, — с этими почти всегда расправлялись быстро: кого казнили, кого изгоняли из города. Но были и те, кто решался на подлинное безумие — воевать против таких же людей, как они сами, на стороне Вечных. Такие воины обычно становились добровольными смертниками, в самый разгар битвы ударяя в спину тем, кто им доверял. Вот только прежде чем погибнуть самим, предатели, переметнувшиеся к Вечным, успевали отправить на тот свет немало воинов.

Этот был именно из таких переметчиков. Вазгер понимал, что он борется за свои идеалы, за тот мир, который считает лучшим. Но предательский удар, нанесенный по защитникам форта, удар, которого никто не ожидал, и ожидать не мог, — забыть и простить нельзя. Если бы воин вступил в честный бой, никто не посмел бы бросить ему и слова упрека, но он сам нацепил на себя несмываемое клеймо предателя.

Вазгер продолжал неотрывно смотреть на человека за соседним столом. Рука невольно поглаживала скрытый под курткой уродливый шрам. С какой же ненавистью должен был быть нанесен удар, чтобы клинок, словно гнилую тряпку, прорвал крепкую кольчугу и так располосовал тело? Но на лице воина в тот раз не было и следа ненависти — только чувство собственного превосходства и честно исполненного долга. А еще наемник не мог понять, как этот человек оказался здесь, в городе, который посмел предать. Судя по его одежде и окружению, это был знатный и богатый человек. Как он мог этого добиться?

Вазгера захлестнул гнев. Сейчас наемник готов был кинуться на сидящего впереди воина и свернуть его поганую шею.

— Эй, ты чего? — затормошил его за рукав сидящий по соседству ветеран. Его явно испугало выражение лица командира. И эти слова помогли Вазгеру снова обрести власть над собой. Он всего полчаса назад пытался внушить мальчишке на улице, что гнев далеко не лучший советчик, однако сам едва не стал жертвой собственных чувств. Нельзя бросаться в схватку очертя голову.

Гнев медленно уходил, уступая место мрачной решимости. Теперь на командира с тревогой и недоумением смотрели все пришедшие с ним воины, однако никто так и не решился узнать, что происходит.

Наемник медленно поднялся, стиснув рукоять меча. Зариан (так звали предателя), сидящий впереди, все еще ничего не замечал, продолжая разговор, — ему было глубоко безразлично, что происходит вокруг. На лице его блуждала задумчивая полуулыбка, которая изредка пропадала, и тогда на лице на миг проступало выражение брезгливости, которое воин, впрочем, торопился стереть.