Лорел Гамильтон - Обнаженная натура

Я заставила себя опустить глаза ниже, к мускулистым ногам, обтянутым джинсами, к ботинкам. И подняла глаза навстречу его взгляду.

— Ты покраснела, — сказал он, улыбаясь.

— Я просто вспомнила тот случай в баре.

Он усмехнулся шире, явно польщенный.

— Подумала, что видела меня голым.

Схлынувшая было краска вернулась приливом. Я кивнула и пошла дальше:

— Теперь доволен?

— Очень, — ответил он голосом, который это подтвердил.

Он плавно скользил рядом со мной, привлекая взоры всех встречных женщин и некоторых мужчин, Я бы подумала, что они смотрят на меня, но Бернардо был конфеткой для всех.

Я вообще-то привыкла быть бесцветной мымрой по сравнению с мужчинами моей жизни, Если бы мне было важно, чтобы мужчина не был красивее меня, в моей жизни не было бы Жан-Клода… Ашера… Мики… Ричарда, Натэниела…

Рядом с Бернардо я чувствовала себя привычно.

Я извинилась перед доктором Мемфисом и узнала имя верховной жрицы Шермана. Ее можно было найти в телефонной книге. Мы вышли на удушающую жару, и темные очки опустились нам на глаза, как щиты в научно-фантастическом фильме. Жест стал почти автоматическим, а я еще и дня здесь не пробыла.

Слышалась музыка, и я не сразу сообразила, что это мой телефон. Игралось «Я не влюблен» группы «10сс», но это не был выбранный мною рингтон. Надо мне наконец научиться самой себе рингтоны ставить. А то чувство юмора Натэниёла мне иногда действует на нервы.

Я нажала кнопку:

— Натэниел, что за выбор мелодий?

— Это не твой котик, ma petite.

Вот так. Я стою на невадской жаре и беседую с мастером города Сент-Луиса, он же мой главный возлюбленный. Он никогда мне не звонит во время работы с полицией, разве что случилось что-то очень серьезное.

— Что случилось? — спросила я, чувствуя, как вдруг заколотился пульс в горле.

Бернардо посмотрел на меня, я махнула ему рукой, мотнула головой и пошла туда, где стояли возле машины Эдуард и Олаф.

— Почему ты решила, будто что-то случилось, ma petite?

Но в голосе слышалась злость, чего обычно не бывает. Пусть он говорит, что ничего не случилось, но голос этого не подтверждал. А так как он умеет говорить голосом безэмоциональным, как пустая стена, то либо он хочет дать мне понять, что злится, либо настолько выведен из себя, что не может сдержаться. Ему больше четырехсот лет, и за такое время можно научиться скрывать любые чувства. Значит, что я такого сделала, что он из себя вышел? Или что сделал кто-то другой?

Вдруг мне захотелось провести этот разговор без свидетелей. Поэтому я села в машину, а остальные остались снаружи, на жаре. Я предложила поступить наоборот, но Эдуард настоял, а когда он на чем-то настаивает, для этого обычно есть причина. Я научилась в таких случаях с ним не спорить — дольше проживем.

Я включила кондиционер и устроилась поудобнее, а трое мужчин снаружи разговаривали тихо, но оживленно. Хм.

— Ma petite, я проснулся, а ты оказалась где-то далеко.

— Меня это тоже не радует.

Я подумала о нем, и этого было достаточно, чтобы увидеть, как он лежит в нашей кровати, небрежно набросив на себя простыню, длинная нога из-под нее высовывается. Одной рукой держит телефон, другая лениво гладит спину Ашера. Тот еще несколько часов будет мертв для мира, но Жан-Клод спокойно может трогать другого вампира, пока он «мертв». Мне от этого было не по себе. Может быть, я слишком много бывала на осмотрах места преступления.

Он посмотрел прямо перед собой, будто ощутив, что я смотрю.

— Хочешь увидеть больше?

Я заставила себя вернуться мыслью и вниманием в машину, окруженную вегасской жарой.

— Боюсь, это меня отвлечет.

— Есть многие, готовые отдать все свое имущество за то, чтобы я их так отвлек.

— Ты на меня сердишься.

— Мы с таким трудом убедили вампирскую общественность, что ты действительно мне слуга, а не хозяин, и ты вдруг делаешь такое.

— Что делаю? Свою работу?

Он вздохнул, и этот звук разошелся из телефона по моей коже как дрожь предвкушения.

— Уезжаешь без моего разрешения, — сказал он, но последнее слово прозвучало так двусмысленно, будто бы просить разрешения могло быть очень и очень интересно.

— Прекрати, пожалуйста, Я работаю — или хотя бы пытаюсь это сделать.

— Я также обнаружил, что ты не взяла с собой еды.

— Утром сегодня поела.

— Но ведь придет и завтра, ma petite.

— Есть Криспин.

— А, да. Твой маленький тигр.

Он не пытался скрыть в голосе сарказм. Я сделала вид, что не услышала.

— Ты мне позвонил в разгаре расследования убийства.

— Очень рад, что сумел вызвать у тебя эмоциональную реакцию.

Слишком мелочное замечание для Жан-Клода, но вот оно — его голос, его звонок. Что за чертовщина?

Но что хорошо в отношениях с Жан-Клодом — я не должна скрывать от него ужасы моей работы. Он видал худшее или близкое к тому за долгие века своей жизни. Поэтому я сказала правду:

— Я только что была в морге и видела то, что осталось от одного из лучших полицейских Вегаса. Меньше всего мне нужно на этом фоне с тобой ругаться.

Он вздохнул — и звук прошел через мой разум, огладил кожу, будто Жан-Клод был совсем рядом, шепча на ухо, касаясь.

Я вскинула на место метафизические щиты, хотя закрыться от своего мастера непросто. У него есть ключи от моих щитов, на случай, если ему будет очень нужно. Но сегодня он позволил мне закрыться щитами — и моей собственной злостью.

— Какого хрена ты это затеял, Жан-Клод? Я пытаюсь раскрыть случай массового убийства, и мне совершенно не нужны твои… ментальные игры.

— Прими мои извинения, ma petite. Наверное, задеты мои чувства.

— Это почему еще? — спросила я все еще сердитым голосом, хотя, в общем, успокоилась. Вот не помню, чтобы он хоть раз сказал, что его чувства задеты.

— Это потому, ma petite, что я думал, будто мы в наших отношениях достигли некоторого прогресса, и вдруг завоеванная нами территория оказывается совсем не так надежно защищена, как я думал.

Я снова ответила правду’

— Ни хрена не поняла, что ты сейчас сказал. То есть я все слышала, и все слова английские, но я не могу понять, о чем ты говоришь. — Я прислонилась лбом к рулю, закрыла глаза и попыталась вдохнуть прохладу кондиционера. — Но у меня смутное чувство, что все равно я должна принести извинения.

Он рассмеялся своим чудесным смехом. Тем, на который когда-то мое тело реагировало так, будто он трогает меня за очень интимные места и одновременно кладет мне в рот конфету. Смех его не только сексуальный; он так приятен, что должен вызывать ожирение.