Макс Фрай - Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 1. А-К

Лишь однажды, несколько лет назад, они нарушили несформулированный, но, несомненно, действующий уговор с судьбой: обшарили карманы пьяного паренька, который безмятежно спал в соседском дворе, и вымели оттуда всю наличность. Совесть их не мучила, но и желания повторить эксперимент более не возникало. Полукриминальное сие происшествие оставило у обоих иррационально светлое воспоминание: словно бы доброе дело совершили. Почему, с какой стати, что за доброе дело такое – а черт его разберет! Узнать наверняка невозможно, а версии выдумывать всякий дурак может.

На досуге («досугом» считалось время жизни, которое не нужно тратить на сон и редкие попойки из числа так называемых «дружеских встреч») они писали повести на карточных колодах, рисовали тушью пейзажи на древесной листве, изобретали новые языки, составляли гороскопы обитателей своих сновидений,[5] записывали хронику текущих событий в стиле скандинавских саг, учились предсказывать ближайшее будущее города по афишам кинотеатров, – да чем только не занимались! Среди множества способов насыщать жизнь бесполезной, но увлекательной деятельностью ночные прогулки занимали особое место.

Ночью городской житель получает шанс обнаружить, что обитает в удивительном пространстве; с опытом приходит особая, почти звериная чуткость, и вот он уже откуда-то знает, что некоторые переулки таят необъяснимую опасность, другие сулят защиту от любой беды, иные же хранят секреты, прикосновение к которым может навсегда лишить душевного покоя, зато и слой сала с сердца соскрести поспособствует. Знанием этим не просто можно, но и необходимо пользоваться: без него ночные прогулки бессмысленны и чреваты неприятностями – житейскими и не только.

Двор на улице Гоголя оба полагали одним из «чудесных мест» (определения, не предназначенные для предъявления посторонним, обычно не грешат замысловатостью). В теплое время года они любили сидеть на зеленой скамейке под платаном, да и зимой заглядывали ненадолго, полюбоваться медленным кружением снега в блеклом сиянии дворовых фонарей. При свете дня они туда не сворачивали ни разу: это было правило, одно из множества правил, возникающих в их жизни словно бы из ниоткуда, – не то сами изобрели, не то из небесной канцелярии по беспроволочному телеграфу получили, сразу ведь не разберешь…

В ту ночь они взяли с собой одну из карточных колод, собственноручно исписанную нелепыми фразами, понатасканными из захламленных кладовых памяти; происхождение большинства цитат было неясно им самим, а собственные придумки казались теперь беспомощными и неуклюжими. Колода эта была одним из первых литературных опытов и считалась неудачной. Для гадания она не годилась: слишком уж легкомысленным был текст; называть же поделку «литературным произведением» язык не поворачивался. Глупость, безделушка досужая, а не «произведение». Вот недавно им действительно удалось написать на другой карточной колоде изящную историю о четверых пассажирах падающего лифта. Каждая масть повествовала о непростой биографии и душевной смуте одной из жертв; джокеры являли собой два разных финала: трагический и комический. Особенно забавно было читать повесть не по порядку, а в процессе какой-нибудь игры: по мере сдачи карт история бытовой катастрофы трансформировалась, порой до неузнаваемости. По сравнению с этим достижением старая колода показалась создателям особенно убогой, и они решили от нее избавиться.

Понятно было, что такие вещи в мусорное ведро швырять не стоит, да и маме на день рождения дарить не рекомендуется. А вот оставить где-нибудь на скамейке в парке, или на краешке тротуара в качестве странного подарка неизвестному прохожему – именно то, что надо!

Однако забывать карты во дворе на улице Гоголя они не планировали. Это произошло случайно: шли мимо, свернули по привычке, задержались на перекур, засиделись, залюбовались цветущим жасмином, извлекли из сумки отверженную колоду, некоторое время рассматривали надписи и размышляли, не лучше ли будет рассеять их по всему городу, даже поспорили немного на сей счет, а потом ушли, взявшись за руки, оставив предмет дискуссии на скамейке, влажной от ночной росы.

Минут двадцать спустя они обнаружили пропажу и решили вернуться. Оставлять следы в «чудесном месте» не хотелось; вернее, казалось почему-то, что это – неправильно. Ну и потопали обратно: почему нет? Бешеной собаке семь верст – не крюк…

Колоды на скамейке уже не было. Поначалу это их изрядно насмешило: представили себе изумление нового владельца, которому придется теперь разбирать сделанные от руки надписи и, чего доброго, искать в них некий «тайный смысл». И ведь найдет же, небось: дурное дело нехитрое!

Впрочем, смеялись они не слишком искренне и сами это понимали. Любимый дворик, надежный приют, островок сердечного покоя, за время их отсутствия странным образом переменился. Ничего особенного, однако настроение здесь теперь царило муторное, словно бы духи-хранители «чудесного места» не рады их возвращению и ждут не дождутся, когда же непрошеные гости оставят их в покое. Возможно, у них просто разыгралось воображение, и без того весьма живое; а может быть, гипотетические «духи-хранители» ни при чем, просто неподалеку болтался кто-то чужой – да хоть новый владелец их карточной колоды. Они не стали разбираться, а просто поспешно ушли, встревоженные куда больше, чем следовало бы.

Дальше началась полная фигня. Почти сразу же они заметили, что за ними кто-то следит. Одинокий прохожий, несомненно, мужчина – прочие сведения о нем поглотила мутная смесь ночной мглы и фонарного света – оказался весьма неравнодушен к их перемещениям в пространстве. Шел чуть ли не по пятам, сохраняя, впрочем, некоторую дистанцию. Прилип как репей, наверняка даже на следы их наступал – прежде им и в голову не приходило, что можно почувствовать, как кто-то наступает на твой след. Неприятное, к слову сказать, ощущение.

Они не видели, откуда он появился, но сердце подсказывало: ясен пень откуда. Из любимого дворика на улице Гоголя, будь он неладен! В кустах там прятался, что ли? Но какого черта ему надо?!

Следовало бы, конечно, повернуть навстречу назойливому преследователю и прямо спросить: какого хрена? Но у них некстати сдали нервы. Так бывает. Они загривками чувствовали значительность этой встречи, но сдуру решили, будто ощущают опасность. Ничего удивительного: и то, и другое нередко холодит позвоночник, а чтобы распознать породу снующих по твоей спине мурашек, требуется немалый опыт.

Миновав Красногвардейский мост, они поспешно свернули в Корабельный переулок. Сам по себе переулок – узкий, почти необитаемый тупик, но им было известно, что один из дворов – точно проходной. Впрочем, в этом городе чуть ли не все дворы проходные, можно подумать, его специально строили в качестве гигантского полигона для игры в «казаки-разбойники»…