Аспект белее смерти (СИ) - Корнев Павел Николаевич
Меж столов пластались на ножах два ухаря — один уже зажимал пропоротый бок, и почтенная публика во все глаза следила за схваткой, девицы в корсетах и пышных юбках на невысокой сцене отчаянно визжали, а вышибала никак не решался вмешаться, и лишь пьяный в дымину тапёр продолжал бить пальцами по клавишам пианино. Трубач обмахивался платочком, какой-то пухлый дядька бегал и призывал ухарей остановиться. Бессмысленней занятия ещё поискать.
Стоп! Не то, не то, не то!
Во втором зале людей собралось не так уж и много, и я зашарил взглядом по лицам, но Простака не углядел. Не было его здесь! Точно не было!
Неожиданно подраненный ухарь умудрился полосонуть соперника по запястью, тот выронил нож — на этом всё и закончилось. Кто-то пальнул из револьвера в потолок, и к запахам пота, дыма и дурман-травы добавилась едкая пороховая гарь. Зажимавший рассечённый бок бузотёр враз оставил попытки добить обезоруженного соперника, и парочку возмутителей спокойствия повели на выход понабежавшие вышибалы. Половые взялись замывать кровь, пухлый живчик захлопал в ладоши.
— Девочки! Девочки!
Танцовщицы вмиг выстроились в шеренгу и начали отплясывать, подкидывая ноги так высоко, что даже удалось разглядеть подвязки чулок. Панталон нет — не разглядел. Не уверен даже, что они на танцовщицах и вовсе были. Разобраться в этом помешал вышибала, который не слишком-то вежливо вытолкал меня в общий зал.
Наверное, я бы так и убрался из «Ржавого якоря» несолоно хлебавши, если б не случай. Приставать с расспросами к буфетчикам я совершенно точно не собирался, но тут притомившийся гармонист углядел на соседнем со мной столе кружку с недопитым пивом, бросил терзать меха и одним махом влил в себя хмельное пойло. Стоял он на ногах не слишком-то и твёрдо, так что я рискнул справиться у него о Яне-морячке. Музыкант лишь выразительно глянул в ответ.
Отсыпь мне Горан монет, я бы ещё попробовал умаслить гармониста, а так только руками развёл.
— Да он мне и даром не сдался! Просто по-дружески просили весточку передать!
Музыкант скривился и всё же сказал:
— Седмицу, наверное, не появлялся. — И, враз потеряв ко мне всякий интерес, вновь начал раздувать меха.
Больше задерживаться в «Ржавом якоре» я не стал. На улице окончательно стемнело, но людей в округе только прибавилось, на охоту вышли уличные шлюхи, а из подворотен начали понемногу выбираться отбросы, чистившие карманы перебравших выпивох. Пока что их время ещё не наступило, пока что веселье било через край. Тут и там играли музыканты, танцевали парочки или просто кружились хороводы, кто-то хватал друг друга за грудки, кто-то блевал.
Провернуть серьёзное дельце в Яме ночью?
Вздор! Да здесь только к рассвету все угомонятся!
Знакомой дорогой я двинулся в обратный путь, и поначалу всё шло неплохо — без особого труда удалось отвертеться от всех попыток затянуть меня в кабаки, бордели и совсем уж непонятные притоны, а вот когда шум и отсветы огней уже остались позади, но окончательно ночной мрак сгуститься ещё не успел, я углядел стоявший на обочине дороги экипаж.
Сначала подумал, что прикатил кутить кто-то из состоятельных горожан, потом разглядел чёрные потёки на задней стенке, как будто её извазюкали углём и не до конца отмыли, и припомнил рассказ босяков, промышлявших на перекрёстке у «Трёх жбанов».
Неужто тот самый экипаж⁈
За спиной — шаги!
Я не стал оборачиваться и проверять, не послышалось ли мне, сразу метнулся вперёд и вбок, юркнул в проход между домами и припустил по нему со всех ног. Пусть даже напугал случайный прохожий — плевать! Показаться кому-то смешным я нисколечко не боялся, а вот оказаться с перерезанной глоткой — боялся, и ещё как!
Проход перегородил высоченный забор, я подпрыгнул, оттолкнулся ногой от стены, извернулся и ухватился за верх досок, подтянулся и перевалился на другую сторону.
Пожалуй, что и удрал!
Глава 18
4–5
Горана Осьмого мой рассказ о походе в «Ржавый якорь» нисколько не воодушевил.
— А не свистишь? Наводка верная была! — нахмурился он и повторил: — Верная была наводка!
Я ощутил будто бы давление чужой воли, но не стушевался и развёл руками.
— За что купил, за то продал!
Скрывать мне было решительно нечего. Ничего не выдумал, ничего не утаил. А что об экипаже не рассказал, так это к делу не относится. Меня Яна Простака отыскать посылали, я его не нашёл. Точка.
— Прямо всё там обошёл? — спросил Горан.
— В борделе не проверял, — нагло ухмыльнулся я. — На бордель денег нет!
Охотник на воров покривился и потребовал:
— Рассказывай, что видел!
Наверняка собирался убедиться, что я действительно ходил в «Ржавый якорь», а не просидел всё это время в соседней подворотне, но в итоге в своих подозрениях разуверился.
— Седмицу не появлялся. Плохо. Очень плохо. — Горан хмуро глянул и объявил: — Завтра сюда к шести подходи. И чтоб без опозданий! — Он протянул руку. — Платок давай!
А после потопал прочь. Мои собственные планы на завтрашний вечер его нисколько не волновали.
Сволочь!
Я недобро глянул в спину охотнику на воров, и от ясного осознания того, что хожу по самому краешку, неприятно засосало под ложечкой. Если на Заречной стороне прознают о делишках с кем-то из этой братии, совестить и стыдить не будут, просто нож под левую лопатку сунут и в реку скинут, а то и утруждаться не станут, на дороге бросят. Для острастки и в назидание остальным.
Не хотелось бы.
Стряхнув оцепенение, я пересёк набережную и двинулся по мосту к фабричной запруде. Пока выбирался из Ямы к реке, немного успокоился и пришёл к выводу — или же уверил себя? — что никто не пытался взять меня в оборот, а напугал случайный пьянчужка. Либо и вовсе крыса за спиной нашумела.
Извозчик-то на козлах остался и вдогонку за мной никто не рванул!
Пусть даже это и был тот самый экипаж, я подельникам ухарей и даром не сдался, иначе давно бы к Луке подкатили. И гармонист из «Ржавого якоря» точно никому о моих расспросах рассказать не успел. Если встреча и не совсем случайна, то искали не меня, а Простака. Надо понимать, он и вправду где-то в Яме схоронился.
Пока размышлял так, перешёл по дамбе через фабричную запруду и вышел к болоту. За высоченной кирпичной оградой что-то постукивало, посверкивало и рокотало, здесь было тихо. Тихо и темно. Как-то сразу расхотелось возвращаться в Гнилой дом напрямик. Завязнуть не завязну и с дороги не собьюсь, просто жутко.
Беззвучно выругавшись, я разулся, закатал штанины и двинулся к сухой липе, едва-едва видневшейся в темноте. Именно от неё и начиналась нужная мне тропка. Под ногами чавкала грязь и плескалась вода, это напрягало. Невесть с чего захотелось производить как можно меньше шума. Стать незаметным, съёжиться и забиться в камыши. Спрятаться.
Но переборол непозволительную слабость и пошёл, пошёл, пошёл. Практически на ощупь. Небо оставалось затянуто облаками, ни звёзд не было видно, ни луны. Темень — хоть глаз выколи, оконца открытой воды — беспросветно чёрные. Сто раз всё на свете проклял, пока с кочки на кочку прыгал, шагал по брёвнышкам или брёл вброд, проверяя дно подобранной палкой. И даже когда выбрался непосредственно к Гнилому дому, легче не стало. Наоборот, невесть с чего на затылке зашевелились волосы.
Накатила паника, едва не бросился бежать, но взял себя в руки, остановился и прислушался.
Показалось, будто за спиной что-то чавкнуло и камыши зашуршали, или всё так и есть? Разбираться я не стал, рванул напрямик к дому, чуть ботинки не уронил. Вспомнил о том, как кто-то якобы скрёбся к нам, на миг замер в нерешительности, но лишь на миг, а затем выставил перед собой палку и шагнул в пустой дверной проём.
Там вовсе ни черта не видать! Одна только чернота во всём мире осталась!
Из звуков — моё надсадное дыхание, лихорадочный стук сердца да плеск воды. Плеск — на улице!
