Первый урок Шоломанчи - Наоми Новик
Но поскольку я демонстративно свернулась в удобном мягком кресле, ползуну пришлось карабкаться по ножке кресла, чтобы добраться до моей руки. Орион взглянул на меня – и тут же сгреб его в охапку и отбросил в сторону, и я в присутствии целой толпы учеников растянулась на полу, а он уничтожил ползуна вместе с тремя четвертями моего любовно отремонтированного кресла.
Я почти сразу поняла, в чем дело, тем более что Магнус как раз усаживался на место в нью-йоркском уголке. Все смотрели на нас с Орионом – так, как смотрят, когда что-то неожиданно взрывается, – но Магнус и еще несколько ньюйоркцев подняли головы с секундным запозданием. И, похоже, им не понравилось, что я выжила. Конечно, доказательств у меня не было, и к тому же на лице Ориона сияла оскорбительная самодовольная улыбка:
– Уже восемь, кажется?
Мне страшно хотелось сообщить ему, что это не считается, поскольку меня пытались убить его собственные поганые дружки.
– Большое спасибо, – сказала я сквозь зубы. – На этой ноте я пойду спать.
Я прижала сутры к груди – к счастью, я все время держала их на коленях, – подхватила рюкзак за уцелевшую лямку и вышла из читальни.
С моей стороны это не было особой грубостью – просто я хотела убраться из библиотеки. Я злилась на себя за глупость и за то, что мне потребовалась помощь, и на дубайцев, и на всех остальных, которые считали, что Орион псих-извращенец, раз ему нравится меня провоцировать. Но главное – я злилась на Магнуса, Тода и прочих ньюйоркцев, потому что они дали мне железобетонный повод для мести. Они пытались меня убить – и по неписаным школьным законам я имела право что-нибудь с ними сделать. Если я прощу им ползуна, они решат, что я испугалась. Они получат подтверждение, что я просто кусок дерьма, который можно отбросить с дороги. Что я человек, чья жизнь стоит очень дешево.
Добравшись до лестницы, я заплакала от ярости. Хорошо, что там были и другие ребята, которые возвращались в дортуары, и я – хоть перед глазами у меня и плыло – постоянно держала в поле зрения минимум одного человека, пока не добралась наконец до своей комнаты и не захлопнула за собой дверь. Я принялась расхаживать из угла в угол, прижимая к груди книгу. Пять шагов туда, поворот, пять шагов обратно, снова и снова. Я не могла медитировать и даже не пыталась заниматься. Я знала, что будет, если я возьму ручку и бумагу прямо сейчас, – получится заклинание, мощное, как супервулкан.
Поскольку я дочь Гвен Хиггинс, я умею владеть собой. Меня научили куче способов самоконтроля, и все они работают. Но вот внушить мне желание управлять своим гневом мама не сумела. Поэтому я продолжаю кипеть и бурлить, одновременно мучаясь совестью: я ведь знаю, как остановиться.
На сей раз я еще и не могла оправдать ньюйоркцев. Все эти годы каждый раз, когда кто-то меня обманывал, отпихивал с дороги, подставлял под удар ради собственного блага, мне как-то удавалось подыскать ему оправдание. Внушить себе, что любой человек поступил бы именно так. Мы все хотели жить и лезли из кожи вон, чтобы уцелеть и выбраться отсюда. Не важно, какие подлости нам приходилось совершать по пути. Я сама вела себя точно так же. Я выгнала младшеклассника из кресла и потратила ману на починку, чтобы вписаться в компанию ребят, которые не желали меня видеть; и сидя с ними, я напугала ньюйоркцев. Им был нужен Орион – эта маленькая гуделка у него на запястье, которая заставляла его спешить на помощь, если они попадали в беду; сила, которую он вливал в общее хранилище. Какое право я имела забирать Ориона себе – вот уже восемь раз подряд? Разве я больше, чем они, заслуживала права жить?
Но теперь у меня был ответ: я не прибегла к малии, даже получив ножом в живот, и я погналась за чреворотом, чтобы спасти младшеклассников, вместо того чтобы удрать; а Магнус попытался меня убить, потому что я нравилась Ориону, а Тод прикончил Мику, потому что перетрусил. И зная все это, я невольно задумалась: действительно ли, в отличие от них, я не заслуживаю права жить. Конечно, люди живут и умирают не потому, что заслуживают этого – заслуги тут вообще ни при чем. Но в глубине души я теперь понимала, что я лучше Магнуса и Тода. Ура, первый приз, но что толку – ведь на самом деле мне нужна была веская причина не стереть их с лица земли.
Я продолжала мерить комнату шагами почти час. Рана на животе болела, и я зря тратила время и силы – они могли пойти на что-нибудь полезное, например на домашнее задание, которое нужно было выполнять, или на сбор маны. Вместо этого я в подробностях представляла, как Магнус будет молить меня о пощаде в присутствии всей школы, и рыдать, и просить не сдирать с него кожу заживо (особенно после того, как я сниму несколько полосок). А Орион будет стоять, гневный и разочарованный, скрестив руки на груди, и не придет к нему на помощь – ради меня он отвергнет друзей и родину. Каждые несколько минут мне становилось тошно от самой себя, я говорила: ладно, пройду туда-сюда еще три раза, а потом помедитирую – и пыталась сосредоточиться, но проходила туда-сюда два раза и опять начинала прокручивать в голове те же картинки. Я даже вполголоса подавала реплики.
Я не сумасшедшая; я понимала, что это опасно – отсюда рукой подать до заклинаний. В
