Холера (СИ) - Соловьев Константин Сергеевич

Слишком стар. Будь он из молодых демонов или окажись заклинатель более прозорлив, все ее попытки были бы тщетны. Но Туреал был призван много лет назад, связывавшие его ритуалы Гоэтии порядком устарели, а сигилы стерлись. Старики всегда уязвимее, чем молодые демоны. В них нет гибкости, хитрости, первородной злости, одна лишь слепая исполнительность. И еще нечеловеческая злость, пульсацию которой она ощущала отчетливо, как толчки землетрясения.

— Að hlýna!

Собственный голос стал незнакомым, хриплым. Каждое слово, которое выкрикивала Холера, медленно сжигало ее язык, она захлебывалась булькающей в горле сукровицей. Если так продлится еще минуту, у нее во рту родится всепожирающее пламя, которое быстро превратит череп в выгоревшую изнутри костяную бочку. Но и демон уже на последнем издыхании. Это значит…

Холера хлебнула обожжённым клокочущим горлом воздуха, чтобы выкрикнуть следующее заклинание, но выдохнуть его не успела, потому что чудовищный толчок тряхнул пещеру так, что она едва не рухнула, несмотря на сильные объятья Ланцетты.

Камень не просто трещал, он скрежетал на тысячу грозных голосов, разукрашивая своды грозной сетью трещин. Вниз безостановочно стекали потоки земли, затягивая улей густой пыльной завесой, обломки ржавых труб извергали из себя языки раскаленного пара. Если бы Люцифер вздумал обустроить свои чертоги в человеческом мире, его дворец должен был выглядеть именно так.

— Всё! — Ланцетта затрясла ее за плечи, — Всё! Хватит!

Она и сама выглядела паршиво. Может, ей не пришлось читать раздирающих горло заклинаний, однако все это время она охраняла Холеру от прорывающихся сполохов энергии в трещинах защитных чар, сполохов, которые легко могли превратить ее в щепотку жирного серого пепла на каменном полу.

Лицо белое, в багровых пятнах, на губах свежие ожоги, один из глаз едва не лопнул в глазнице, густо украсившись сеткой порванных капилляров…

Да уж, подумала Холера, едва ли ей выиграть приз как самой красивой ведьме Брокка.

Но сказать об этом она не успела.

Потому что в следующий миг Туреал разорвал свои цепи.

— Во имя бритых яиц Вельзевула… — Ланцетта уставилась в сторону улья, прикрыв лицо ладонью от падающих комьев земли, — Ну и растрясла же ты этот тараканий угол…

Холера широко ухмыльнулась. Она ощущала себя так, словно преодолела Альпы, сидя в телеге без рессор, запряженной четверкой ослов. Или скатилась с вершины Броккена в бочке, набитой гвоздями. Или…

Черт, как бы то ни было, ей пришлось лучше, чем сфексам.

Впавшие в беспокойство еще при первых признаках пробуждения, подземные жители напоминали пчел, разбуженных среди января. Их упорядоченный молчаливый танец утратил ритм и узор, превратился в беспорядочную толчею вроде той, что окутывала прилавки Руммельтауна. Сфексы сшибались друг с другом, неслись против течения, а то и вовсе слепо бились о стену. Если у этой общины паразитов и имелось руководство, в эту минуту оно, должно быть, полностью утратило контроль над происходящим. Потому что никакого порядка в их действиях уже не наблюдалось, улей выглядел так, как полагается выглядеть осажденному городу, чьи стены уже проломлены и на улицах которого в панике мечутся горожане, торопливо сдирая с себя богатые шмотки и чуя, как горит земля от поступи штурмовых отрядов ландскнехтов.

Некоторые пытались вынести пожитки из подземных сокровищниц. Холера видела по меньшей мере дюжину сухих тел, тащивших в руках и зубах всю ту никчемную рухлядь, которую они с таким трудом добывали на поверхности — кровельное железо, сено, тряпье, обручи от бочек, стеклянные осколки, доски… Благородный порыв для паразитов, вот только судьба ему не благоволила. Отколовшийся от стены улья с оглушительным щелчком валун сполз прямо на крошечный отряд, перемешав его в единое целое с награбленным добром.

Сразу в нескольких местах вспыхнули драки, беззвучные и оттого еще более жуткие. Сфексы не бились так, как бьются на поверхности, им была чужда тактика и повадки теплокровных существ. Это не было похоже ни на рыцарский поединок, ни на дуэль с ее формальными и строгими правилами, ни даже на уличную драку. Сфексы кромсали друг друга зубами, стиснув стальной хваткой сухих конечностей, с хрустом отрывая куски плоти, и оттого напоминали катающихся по земле пауков. Интересно, за что они дрались сейчас, когда их дом ходил ходуном, медленно превращаясь в доменную печь и шипя паром изо всех щелей? За право первыми покинуть улей? А может, надвигающаяся катастрофа обострила их давно сдерживаемые разногласия, потаенные страхи и религиозные распри?

Один из сфексов попытался было восстановить порядок, преградив путь паникерам, но тотчас за это поплатился. Сразу несколько сородичей набросились на него со всех сторон и почти мгновенно разорвали на части, с хрустом оторвав конечности и отшвырнув выпотрошенную оболочку.

Может, не так уж сильно они и отличаются от нас, подумала Холера, наблюдая за этим. А может, они перенимают наши привычки, как уже переняли тела. Становятся все более и более человечными. Бедные блядские букашки. Они даже не представляют, каких омерзительных привычек им еще предстоит нахвататься, чтобы стать ближе к людям…

В каменном ложе улья открывалось все больше трещин. Некоторые из них изрыгали лишь пар и облака пыли, другие взрывались гейзерами кипящей воды. Должно быть, в трубах бывшей котельной скопилось порядочно влаги, которую не успели слить, и теперь она извергалась наружу кипящим дождем, обваривая мечущиеся тощие тела и заставляя пергаментную кожу лопаться и расползаться кровавыми пузырями.

Тем, кого застигли обломки, едва ли приходилось легче. Беснующийся демон обрушил на улей всю артиллерию Ада. Мелкая щебенка играла роль картечи, выкашивая сфексов целыми группами или превращая в трепещущие на земле сухие свертки. Валуны и булыжники походили на снаряды осадных орудий, вминая в землю тех, кто не был достаточно поспешен. Неровные куски каменной кладки падали с небес, размеренно бомбардируя улей и превращая ажурный узор его ходов в бесформенное пузырящееся месиво, окутанное раскаленными вуалями пара и земляной пыли.

Так могла выглядеть битва при Лютцене в славном семнадцатом веке, подумала Холера, возбужденная настолько, что едва не прокусила губу. Когда верховный имперский чернокнижник фон Валленштайн, прозванный после взятия Нюрнберга Альбрехтом-Свежевателем, обрушил на полчища шведских пикинёров силы восьми союзных ему адских баронов вместе с их легионами. Согласно имперским реляциям битва длилась два дня и ночь, но это было не совсем так. Битва при Лютцене длилась всего час. Все остальное время демоническое воинство фон Валленштайна пировало на поле боя, собирая причитающуюся ему по договору плату. Из агонизирующих тел своих врагов демоны сооружали огромные изуверские скульптуры во славу адских властителей, плескались в фонтанах из крови и желчи, шили себе парадные облачения из кожи еще живых, а сдавшихся по доброй воле превращая в чудовищных монструозных круппелей.

Говорят, пиршественный стол, оставленный ими, был столь обилен, что через три дня на сладкий запах некроза туда стянулись все фунги из Лейпцига и его окрестностей. Они пировали на поле боя еще несколько месяцев, подъедая богатые подношения, и в скором времени разжирели настолько, что не могли даже сдвинуть с места свои распухшие, пронизанные прожилками мицелия[11], тела. Окрестным земледельцам даже пришлось просить помощи у оберов, чтоб те прислали солдат с ртутными газами…

Единственными существами, сохранившими спокойствие в час апокалипсиса, оказались люди-бурдюки. Они безмятежно глядели на рушащиеся сверху пласты камня, так, точно те были щепками, что дети озорства ради кидают с верхних этажей. На их лицах не было ни страха, ни осознания своей участи. На них, кажется, не было вовсе ничего кроме легкой сытой задумчивости. Уж эти точно не устремятся прочь, даже если бы были в силах подняться на давно атрофировавшиеся ноги, превратившиеся в рудиментарные усики на слизких, бугрящихся жиром, телах. Они давно воспринимали себя частью улья и были готовы разделить его судьбу.