Урсула Ле Гуин - Легенды Западного побережья (сборник)
Коули всегда сопровождала меня – бежала следом, шел ли я пешком или же ехал верхом.
У нас в горах существует обычай: после смерти хозяина в течение полугода ничего не продавать, не делить собственность, не заключать браков и не затевать никаких особых дел или перемен. Все должно идти так, как шло раньше. А уж после этого можно снова браться за любое дело. По-моему, неплохой обычай. Вот только в том, что касается перемирия с Драммантом, мне пришлось действовать немедленно; но это того стоило.
Управлял поместьем теперь фактически Аллок, а я ему помогал, хотя он-то считал, что это он помогает мне, сыну покойного брантора. Но именно он всегда знал, что и как нужно сделать по хозяйству. Ведь я целых три года почти не участвовал в жизни Каспроманта, а до того и вовсе был совсем ребенком. Аллок хорошо знал здешних людей, неплохо разбирался в земледелии и скотоводстве, отлично ладил с лошадьми. Я в этом отношении ему в подметки не годился.
К сожалению, Грай совсем перестала приезжать в Каспромант. Теперь уже я ездил в Роддмант раз пять-шесть в месяц. Мы частенько сидели все вместе с Терноком и Парн, если Парн, разумеется, была дома. Тернок всегда радовался моему приезду и крепко обнимал меня, называя сыном. Он всегда очень любил Канока, искренне восхищался им и горько оплакивал его гибель. И теперь он, как мне казалось, все пытался поставить на его место меня. Парн, как и прежде, осталась немногословной и всегда словно напряженной. Поговорить наедине нам с Грай доводилось редко; она была со мной очень нежна, но стала какой-то уж больно застенчивой. Порой нам все же удавалось поехать покататься – она ездила на Звезде, а я на Бранти, – и мы с удовольствием позволяли нашим молодым лошадкам пробежаться по холмам.
Лето было чудесное, и урожай мы собрали хороший. К середине октября поля совсем опустели. Как-то раз я приехал в Роддмант и спросил у Грай, не хочет ли она прокатиться со мной. Она оседлала свою хорошенькую кобылу, которая так и приплясывала от нетерпения, и мы поехали вверх по ущелью, залитому солнечным светом.
У озерца под водопадом мы отпустили лошадей пастись – на берегу трава была еще сочной и зеленой, – а сами уселись на согретые солнцем камни у воды. Ветви черных ив колыхались на ветру, как всегда дувшем от водопада. Но голоса нашей знакомой птички слышно не было.
– Вскоре мы, наверно, поженимся, Грай, – сказал я, – но я не знаю, что мы можем сделать еще...
– И я тоже, – призналась она.
– Ты хочешь остаться здесь?
– В Роддманте?
– Да. Или в Каспроманте.
Она помолчала и сказала:
– Но если мы не останемся, куда ж нам деваться?
– Знаешь, я вот что придумал: в Каспроманте ведь сейчас нет брантора, и Аллок, по-моему, как раз подходящий на эту роль человек. Он вполне способен управлять нашим поместьем. К тому же он мог бы присоединить его к Роддманту и оказаться как бы под защитой у твоего отца. Да и опыта бы у него заодно поднабрался. По-моему, это устроило бы их обоих. Между прочим, Аллок через месяц женится на Рэб. Пусть им достанется наш Каменный Дом. Возможно, у их сына еще проявится настоящий дар Каспро...
– А ты тогда мог бы жить в Роддманте, с нами вместе, – сказала Грай.
– Мог бы.
– А ты не хочешь?
– А ты хочешь, чтобы я тут жил?
Она молчала.
– Что мы будем тут делать? – спросил я.
– То же, что и сейчас, – ответила она, хотя и не сразу.
– А тебе не хотелось бы уехать отсюда?
Сказать это вслух оказалось куда труднее, чем я ожидал, хотя я столько раз думал об этом.
– Уехать? Куда же?
– В Нижние Земли.
Она молчала. И, глядя на подернутую рябью сверкающую воду, словно видела что-то, невидимое мне.
– Эммон хоть и стащил наши ложки, но, скорее всего, сказал правду. Наши с тобой таланты здесь совершенно бесполезны, а там, внизу, возможно...
– Наши таланты... – эхом откликнулась она.
– У каждого из нас есть свой дар, Грай.
Она глянула на меня. Потом кивнула, соглашаясь.
– А в городе Деррис-Уотер у меня, возможно, есть дедушка и бабушка, – сказал я.
Она уставилась на меня широко раскрытыми глазами. Это ей в голову не приходило. Она даже засмеялась от неожиданности.
– Ну да, наверное! И ты войдешь к ним, этакий дикий горец, и скажешь: «Здравствуйте! Я – ваш внучок из породы горных колдунов!» Ох, Оррек! Неужели ты думаешь, что они тебе поверят?
– Сперва, возможно, и нет. Возможно, они сочтут мои слова странными, но у меня есть еще это. – И я вынул и показал ей тот маленький опал, что после смерти матери всегда носил на шее. – И я помню все, что мне рассказывала Меле... Знаешь, я бы очень хотел туда отправиться.
– Правда? – Глаза ее вдруг засияли. Она минутку подумала и сказала: – Как ты думаешь, мы сумеем прожить? Если будем зарабатывать себе на жизнь так, как предлагал Эммон? Нам ведь придется самим себя содержать.
– Ну попробовать-то всегда можно.
– А что если у нас не получится? Мы ведь будем там чужаками!
Жителей гор всегда больше всего страшит именно это: возможность оказаться среди чужих людей. С другой стороны, кого не страшит участь чужака?
– Ничего, мы проживем. Ты будешь учить их лошадей. Я буду рассказывать им стихи и сказки. Если мы им не понравимся или они не понравятся нам, мы всегда можем пойти дальше. Или, в крайнем случае, даже вернуться домой.
– Мы могли бы дойти даже до берега океана... – мечтательно сказала Грай, словно видя перед собой далекую даль сквозь просвеченные солнцем ветви ив. Потом она просвистела три знакомые ноты, и птичка сразу ответила ей.
* * *Верхние Земли мы покинули в апреле. И здесь я, пожалуй, поставлю точку в нашей истории. Мы спустились вниз по южной дороге, вьющейся среди холмов. Нас было видно издали – молодого человека верхом на высоком рыжем жеребце и молодую женщину верхом на веселой гнедой кобыле. Перед ними бежала черная собака, а сзади мирно брела одна из самых красивых коров на свете. Ибо в качестве свадебного подарка от всего Каспроманта нам преподнесли Серебряную Корову. Мы, правда, сперва просто не представляли, что будем с ней делать, но Парн напомнила нам, что в случае чего эту корову можно продать в Дьюнете за очень приличную сумму – там еще хорошо помнят белых коров Каспроманта.
– Может быть, они вспомнят и ту женщину, которую отдали тогда Каноку, – сказал я, и Грай откликнулась:
– И поймут, что ты и есть тот самый «дар дара».
Голоса
Как во тьме ночи зимней
Глаза наши света жаждут,
Как в оковах смертного хлада
Наше сердце к теплу стремится,
Так, ослепнув, шевельнуться не смея,
К тебе наши души взывают:
Стань нам светом, огнем и жизнью,
Долгожданная наша Свобода!
Гимн Оррека Каспро
Глава 1
Одно из самых первых отчетливых воспоминаний – как я пишу на стене знаки, позволяющие войти в тайную комнату.
Я такая маленькая, что мне приходится вставать на цыпочки и тянуться изо всех сил, чтобы изобразить эти знаки в нужных местах на стене коридора, покрытой толстым слоем серой штукатурки. Штукатурка потрескалась и местами осыпалась так, что проступает каменная кладка. В коридоре почти темно. Пахнет землей и древностью; там всегда царит тишина. Но я не боюсь; я там никогда ничего не боюсь. Я встаю на цыпочки, и мой указательный палец рисует в нужном месте давно знакомые знаки – рисует их в воздухе, почти не касаясь оштукатуренной стены. И в стене открывается дверь, и я вхожу.
Свет в этой комнате ясный и спокойный, он падает сверху, с потолка, из множества маленьких окошек с толстыми стеклами. Потолок здесь очень высокий, и сама комната очень большая, вытянутой формы; вдоль стен от пола до потолка книжные шкафы, а в них – книги. Это МОЯ комната, это я всегда знала. А Иста, Соста и Гудит – нет. Они не знают даже, что там вообще есть какая-то комната. Они никогда не заходят в коридоры, расположенные в самой дальней части нашего дома. Чтобы попасть в тайную комнату, мне нужно пройти мимо двери, ведущей в покои нашего Лорда-Хранителя, но он болен, хром и оттуда почти не выходит. Эта комната – мой самый главный секрет, только там я могу побыть одна, только там меня никто не будет бранить, никто не будет мне надоедать, и только там мне можно никого не бояться.
Я помню, что ходила туда не однажды, а много, много раз. Каким же огромным казался мне тогда стол для чтения! А какими высокими были книжные шкафы! Мне нравилось, забравшись под стол, строить себе домик со стенами из книг и делать вид, будто я медвежонок в берлоге. Там я чувствовала себя в полной безопасности. А книги я потом всегда ставила точно на те же полки и на те же места; это было очень важно. Играла я в наиболее светлой части комнаты, ближе к двери, хотя, собственно, никакой двери там и не было. А дальний конец комнаты я не любила: там было гораздо темнее и потолок был значительно ниже. Про себя я называла тот конец комнаты темным и старалась держаться от него подальше. Но даже этот страх перед темнотой, сгущавшейся в дальнем конце комнаты, был как бы частью моей великой тайны, моего царства одиночества. И это царство принадлежало мне одной, пока однажды – мне было тогда девять лет – я не поняла, что жестоко ошибалась.
