К. Медведевич - Ястреб халифа

На полпути к долине Халхи, в которой кочевали родичи Араган-хана и Сенгэ-батура, ашшаритов встретило посольство — от обоих сыновей Эсен-хана. Араган, сын Эсена, приехал сам. Он, двое его взрослых сыновей — старшему уже исполнилось семнадцать, — а еще четверо сыновей Сенгэ-хана. Все они приехали с поясами на шеях и преклонили колени у копыт коня повелителя верующих. Халиф даровал им жизнь, милостиво разрешил подняться и говорил с ними.

…Против ожидания, приехавшие с Араган-ханом джунгары оказались не такими уж дикарями. Выбритые, в чистых халатах и кафтанах хорошего стеганого шелка. Лбы они тоже брили, и из-под круглых желтых кожаных шапок с золотыми шариками на остром кончике спускалась к переносице лишь одна ровно остриженная прядь. Араган, крепкий мужчина явно за сорок, сел на кошму напротив Аммара с уверенностью и достоинством природного повелителя. Поглаживая длинные черные усы, он переводил взгляд умных серьезных глаз с халифа на Тарика.

Нерегиль пребывал в состоянии умеренной ярости, и потому сидел на подушке за правым плечом Аммара молча, не принимая никакого участия в разговоре. Тарика с трудом, но удалось убедить, что джунгары — люди, а не какие-то твари, с которыми он воевал у себя на западе. Но упрямый нерегиль все равно считал, что джунгарское посольство следовало отправить восвояси, пройти оставшиеся до Халхи четыре дневных перехода и поступить с кочевьями братьев так же, как ашшариты поступали с джунгарскими кочевьями до того. То есть упразднить. Нерегиль считал, что принуждение джунгар к миру — такими мудреными словами он называл этот поход — нужно довести до конца.

Тем временем Аммар изложил условия ашшаритов. Джунгары должны дать заложников — от каждого хана одного взрослого и троих несовершеннолетних сыновей, а также трех несовершеннолетних дочерей. Детей следовало воспитать при дворце халифа — в истинной вере, среди достойных наставников. Допустить в кочевья проповедников — дабы до людей степи дошло слово Всевышнего. Не преследовать и не чинить неудобств и препятствий обратившимся в веру аш-Шарийа. Беспрепятственно пропускать все караваны, идущие из Хань и Ханатты — и обеспечивать им охрану и сопровождение. Карать смертью или выдавать ашшаритам осмелившихся напасть на купцов или путешественников. Карать смертью или выдавать ашшаритам всякого военачальника или предводителя, осмелившегося переступить границы халифата со злыми намерениями. Платить дань и раз в два года являться в Мадинат-аль-Заура для подтверждения вассальной присяги — со всей семьей, до последнего грудного младенца и младшей наложницы. Халиф правоверных оставлял за собой право удержать при себе любого члена семьи хана — не считая тех, кого уже доставили к его двору как заложников.

Араган-хан подумал, покрутил ус — и согласился.

Когда неожиданно раздался голос Тарика, все вздрогнули.

Нерегиль протараторил что-то на джунгарском тявкающем наречии. Предводитель кочевников долго молчал, прежде чем ответить. Но в конце концов ответил.

…— Что он спросил? — дрожа от злости, наклонился Аммар к Ханиду.

В конце концов, у нерегиля могло хватить уважения к своему повелителю и к собранию, чтобы задать вопрос на ашшари. Но не хватило. Это мне за последний выезд и дракона, подумал Аммар. Ну какое же злопамятное создание. Ханид, тем временем, перевел:

— Тарик спросил, откуда Араган узнал про оставшихся в живых троих Мугисов и про место, где они скрывались.

Аммар медленно кивнул. Злопамятный-то злопамятный, но умный — этого не отнимешь.

Тут кочевник начал говорить — медленно, осторожно взвешивая каждое слово:

— Я ничего не узнавал, — так же медленно и осторожно переводил Ханид, — все узнал мой благословенный отец, Эсен-хан. Мой отец часто общался с Тенгри и духами, и ему было открыто многое. Он видел, если кто-то таит на кого-либо злобу и лелеет планы мести. Злоба и ярость Мугисов поднимались для него, как дым от костра в степи, — издалека видно.

Тарик опять что-то пролаял по-джунгарски.

— Он спросил, почему именно Мугисы? Почему не Тамим? Не Бермекиды? — срывающимся от страха голоском пискнул Ханид.

Ого, подумал про себя Аммар. Без году неделя в аш-Шарийа, а какая осведомленность. Тамим, род Хусейна ибн Сахима, был несправедливо истреблен после несправедливой казни своего главы. Отец Аммара опасался мести за гибель благородного и — тут Аммар был с собой честен — ни в чем не повинного старого Хусейна. А вот Бермекидов перебили за разврат и нечестие Муавии ибн Бассама: тот не нашел ничего лучшего, чем навещать по ночам покои Даджа, сестры халифа Мухаммада ибн Абд ас-Самада, отца халифа Амира Абу Фейсала, отца Аммара. Даджа прижила от него двоих детей, причем мальчиков. Когда непотребства в хариме халифа вскрылись и вышли наружу, ярость ибн Абд ас-Самада трудно было утишить казнью одного Муавии. Халиф опасался, что племянники станут угрозой для его старшего сына, — и приказал утопить незаконнорожденный приплод Даджа в Тиджре. Саму же Даджа он приказал вывезти в место Гвад-аль-Сухайль и побить там камнями. А Бермекидов схватили и умертвили — кого распяли на мосту, кого четвертовали. Женщин и детей, как водится, продали бедуинам и хозяевам певиц и лютнисток.

Не успели все эти мысли пронестись в голове Аммара, как хан Араган закончил обдумывать свой ответ. Джунгар поднял голову и сказал:

— Мой благословенный отец выбрал Мугисов, потому что ему было слово от Тенгри. Халифу аш-Шарийа суждено погибнуть от руки женщины этого рода.

Это перевел Аммару Тарик — потому что Ханид зажал уши ладонями и хлопнулся в обморок.

Аммар бестрепетно встретил взгляд холодных серых глаз нерегиля. И мысленно проговорил: «Ну, что, будешь еще шипеть на меня за то дело? Теперь ты понимаешь, почему я велел уничтожить их всех до одной — до последней проданной в лютнистки девки? То-то. Ты в аш-Шарийа, Тарик. Привыкай».

Не прошло и двух лун, как войска ашшаритов вернулись из похода в степи. Аммар чувствовал, как Тарика бьет горячая дрожь нетерпения — так ловчая птица переступает острыми, острыми когтями по коже наруча. Нерегиль рвался на север, к Исбилье и Куртубе — главным твердыням Умейядов. Аммар усмехался про себя, глядя, как его волшебный ястреб хищно разевает клюв и звенит колокольчиками на когтистых лапах, — но не спешил отвязывать должик. Тарик задыхался от поднятой войском и еле плетущимися рабами пыли — и целыми днями пропадал в степи, охотясь со своим огромным перепелятником.

А в Фейсале их уже ждали новости из ар-Русафа — так называли вотчину Умейядов по имени самой высокой и снежной горы Биналуда. Этот хребет тянулся от южных границ аш-Шарийа до самых равнин в междуречье Тиджра и Нарджис, но именно в виду Куртубы он ощетинивался скалистыми пиками, на вершинах которых даже летом не таял снег. Из благословенной земли ар-Русафа верные халифу люди сообщали: Абд-аль-Вахид ибн Омар велел укреплять и чинить стены всех аль-кассаб [19] и замков, рыть вокруг них рвы и углублять те, что уже вырыты, запасаться припасами на случай осады, а также призвать в хашар [20] всех знатных юношей рода Умейя.