Роберт Джордан - Великая Охота

— Но даже если он найдется, кто вернет его без опасности для себя? Любой прикоснувшийся к нему рискует заразиться, если кинжал останется в руках достаточно долго. Возможно, в ларце, хорошенько завернутым и с мягкой прокладкой, но он все равно опасен для находящихся рядом продолжительное время. Не имея для изучения самого кинжала, мы не можем быть уверены в том, в какой степени от него требуется защищаться. Но ты, Морейн, видела его, и более того, ты имела с кинжалом дело, сумев добиться того, чтобы этот юноша выжил, имея его при себе. Оградила других от заражения порчей. У тебя должно быть представление, и хорошее, о том, насколько сильно воздействие кинжала.

— Есть тот, — сказала Морейн, — кто может вернуть кинжал, не подвергаясь опасности пострадать от него. Тот, кого мы защитили и оберегли от этой порчи, насколько вообще возможно. Это Мэт Коутон.

Амерлин кивнула:

— Да, разумеется. Он может вернуть кинжал. Если проживет так долго. Одному Свету ведомо, как далеко унесут кинжал, прежде чем люди Агельмара найдут похитителей. Если найдут. И если мальчик умрет раньше… что ж, если кинжал так долго пробудет на воле, то с нас хватит и другой тревоги. — Она устало потерла глаза. — Думаю, нам надо также найти этого Падана Фейна. Почему этот Приспешник Темного настолько важен для них, что они рискнули вызволить его? Для них куда проще было просто выкрасть Рог. Проникнуть в такую крепость опаснее, чем попасть в зимнюю бурю в Море Штормов, но они пошли на такой риск, чтобы освободить этого Друга Темного. Если Таящиеся полагают, что он настолько важная фигура… — она сделала паузу, и Морейн поняла, что та задумалась о том, Мурддраал ли на самом деле отдавал приказы, — тогда так же должны считать и мы.

— Его нужно найти, — согласилась Морейн, надеясь, что ничем не выдала себя, так настаивая на своем, — но скорей всего его найдут там же, где будет и Рог.

— Как скажешь, дочь моя. — Амерлин прикрыла зевок ладонью. — А теперь, Верин, если ты извинишь меня, то я лишь скажу несколько слов Морейн и потом немного вздремну. Думаю, Агельмар станет настаивать, чтобы вечером сегодня состоялся пир, раз прошлый вечер оказался испорчен. Твоя помощь, дочь моя, была неоценима. Пожалуйста, помни: никому не говори о том, как и от чего пострадал мальчик. Среди твоих сестер найдутся такие, кто увидит в нем Тень, а не то, что просто случается с людьми.

Не было нужды упоминать о Красных Айя. И, вероятно, подумала Морейн, остерегаться теперь следовало не одних только Красных.

— Конечно же, мать, я ничего не скажу, — Верин поклонилась, но ни шага не сделала к двери. — Думаю, мать, вы захотите взглянуть на это. — Она достала из-за пояса маленькую записную книжку, переплетенную в мягкую коричневую кожу. — Вот что было написано на стенах подземной темницы. С переводом кое-где пришлось потрудиться. По большей части все как обычно — кощунство и бахвальство; троллокам, кажется, больше ничего не ведомо, — но была одна часть, сделанная рукой поувереннее. Образованный Приспешник Тьмы или, вероятно, Мурддраал. Она может оказаться всего-навсего издевкой, но имеет форму то ли стихов, то ли песни и несет в себе отзвук пророчества. О пророчествах из Тени, мать, нам известно мало.

Амерлин помедлила немного, потом кивнула. Пророчества из Тени, темные предсказания, как и пророчества от Света, очень часто, к несчастью, исполнялись.

— Прочти мне.

Верин зашуршала страничками, затем, кашлянув, начала негромким ровным голосом:

Дочь Ночи, вновь она ступает по земле.

Древняя война, но еще сражается она.

Любовника новою ищет она, кто будет служить ей и умрет,

но будет все равно служить.

Кто встанет против нее?

Сияющие Стены падут на колени.

Кровь питает кровь.

Кровь зовет кровь.

Кровь есть, кровь была, кровь пребудет всегда.

Мужчина, что направляет Силу, стоит одинок.

Друзей он своих отдает на заклание.

Две дороги пред ним, одна к гибели вослед за смертью, одна -

к жизни вечной.

Какую он изберет? Какую он изберет?

Чья рука защищает? Чья рука убивает?

Кровь питает кровь.

Кровь зовет кровь.

Кровь есть, кровь была, кровь пребудет всегда.

Люк пришел к Горам Рока.

Изам ждал на перевалах.

Охота теперь начата.

Гончие Тени по следу бегут, бегут и убивают.

Тот жил, а тот умер, но оба существуют.

Настало Время Перемен.

Кровь питает кровь.

Кровь зовет кровь.

Кровь есть, кровь была, кровь пребудет всегда.

Наблюдающие ждут на Мысе Томан.

Семя Молота сушит древнее дерево.

Смерть посеет всходы, и лето опалит, до того как явится

Великий Повелитель.

Смерть пожнет урожай, и не хватит тел, до того как явится Великий Повелитель.

Вновь семена породят древнее зло, до того как явится

Великий Повелитель.

Явится ныне Великий Повелитель.

Явится ныне Великий Повелитель.

Кровь питает кровь.

Кровь зовет кровь.

Кровь есть, кровь была, кровь пребудет всегда.

Явится ныне Великий Повелитель.

Верин закончила, и повисло долгое молчание. Наконец Амерлин промолвила:

— Кто еще видел это, дочь моя? Кто знает об этом?

— Только Серафелле, мать. Как только мы скопировали эту надпись, я распорядилась, чтобы мужчины очистили стены. Вопросов они не задавали; им хотелось поскорее избавиться от этого.

Амерлин кивнула:

— Хорошо. Слишком многие в Пограничных Землях разбираются в троллоковых письменах. Незачем давать лишний повод для тревог. Забот у них и без того хватает.

— Что ты поняла из этого? — спросила у Верин Морейн, тщательно подбирая слова. — Это — пророчество, как по-твоему?

Верин задумчиво склонила голову набок, поглядывая в записи.

— Возможно. По стилю надпись эта напоминает кое-какие из нескольких известных нам темных пророчеств. Отдельные куски этого вполне понятны. Хотя оно все равно может быть всего-навсего злобной издевкой. — Она уперла палец в одну строчку. — «Дочь Ночи, вновь она ступает по земле». Это может значить лишь то, что Ланфир вновь на свободе. Или то, что кто-то хочет, чтобы мы считали, будто так случилось.

— Будь это правдой, — сказала Престол Амерлин, — об этом стоило бы тревожиться, дочь моя. Но Отрекшиеся по-прежнему скованы. — Она глянула на Морейн, казня себя за то, что позволила тревоге на миг отразиться на лице. — Даже если печати и в самом деле слабеют, Отрекшиеся по-прежнему скованы.

Ланфир. На Древнем Языке — Дочь Ночи. Настоящее ее имя нигде не было записано, но именно это имя она избрала для себя сама — в отличие от большей части Отрекшихся, которым давали имена те, кого они предали. Поговаривали, что после Ишамаэля, Предавшего Надежду, она — самая могущественная из Отрекшихся, но умело скрывала свою силу. Слишком мало осталось от тех времен, чтобы любой книгочей мог бы заявить об этом с уверенностью.