Галина Львовна Романова - Странствия Властимира

Голос рыцаря становился все глуше. Буян опустил отяжелевшие веки, уронил голову на грудь и задремал. Что-то теплое коснулось его плеча и раненой руки. Голова закружилась.

Речь рыцаря прервалась, и услышал Буян его далекий тревожный голос:

— Что с тобой? Эй, друг, очнись!

Но хотя слышал гусляр голоса Гаральда и Мечислава, не мог и слова вымолвить. От резкого движения открылась рана на плече, и кровь опять потекла, заливая и без того окровавленную рубаху.

Не знал Мечислав, что делать надо, встряхнул он Буяна за плечи и позвал:

— Скажи, что делать, Буян? Что тебе нужно? Собрал гусляр силы и промолвил тихо:

— Перестань рану бередить. — И когда отстранился юноша, молвил твердо: — Заговор читай. На руду. За мной повторяй…

И зашептал он еле слышно, а Мечислав, закрыв ему рукой раны, повторял громче:

На море, на Океане

на острове на Буяне,

лежит бел-горюч камень-алатырь.

На том камне-алатыре

сидит красна девица,

швея-мастерица,

держит иглу булатную, руду желтую,

Зашивает раны кровавые.

Заговариваю я Буяну-гусляру от пореза.

Булат, прочь отстань,

а ты, кровь, течь перестань .

Когда договорил отрок, отнял руку от плеча гусляра, то увидел и он и Гаральд, что раны зарубцевались и кровь остановилась.

И подивился всему, что увидел и услышал, Гаральд, и тихо спросил у Мечислава:

— Откройся мне — откуда вы такие взялись, что слова вашего даже кровь в ране слушается? Вы мне жизнь спасли, а я и имен ваших не знаю!

Буян молчал, закрыв глаза, — он дремал, исцеленный. Вместо него ответил Мечислав:

— Приехали мы из земель славянских, что лежат меж морем Студеным и Греческим, к востоку от Норманнского моря. Приехали мы не за наградой, не за славой — надобно нам для друга нашего живой воды достать. Следы ее здесь, на Востоке, в землях сих, кончаются.

— Понимаю я вас, — кивнул Гаральд. — И у вас дело здесь немалое, а я вам помешал. Дьявол нас здесь свел — вы и мне не помогли, и сами в беду попали. Не отпустит вас теперь султан так просто, пока достойной кары для вас не придумает!

Несколько дней миновало, уж Буян от раны оправляться стал, а о них словно забыли. Дважды в день тюремщик кормил их вместе с прочими узниками, которых у султана оказалось ни много ни мало — две сотни с небольшим. Иногда одного из них выводили куда-то, и он больше не возвращался.

Мечислав и Буян сдружились с Гаральдом. Молодой рыцарь искренне радовался товарищам по несчастью. Он часами рассказывал им о родной Англии, о своем короле Альфреде, которому служил не за страх, а за совесть, о битвах, в которых ему доводилось участвовать, о своей невесте.

Время шло, раны Буяна подживали, но он не становился веселее. Наоборот, с каждым днем славянин был все печальнее, словно пришла пора ему умирать. Гусляр теперь ни с кем не разговаривал и почти не пел, только порой вечерами тянул что-то тоскливое, от чего сердце сжималось в тревоге. Высоко над ними, так, что не достать, в самом потолке, было маленькое окошко — всего в один выломанный камень. Оно сверкало, словно звездочка, если на воле было солнце, и меркло, если спускался вечер. И гусляр часами не отводил с него глаз.

Мечислав не отходил от него ни на шаг, не зная, чем помочь другу.

— О чем думаешь, Буян? — однажды не выдержал и спросил он.

— О князе, — вздохнул гусляр, — Крепко виноваты мы перед ним — отправились спасение для него добывать, а ни помочь не смогли, ни самих себя уберечь от лихости… Теперь мы и о судьбе своей не ведаем, и о нем не знаем ничего.

Услышал такие речи Гаральд, придвинулся ближе и спросил:

— Что случилось с господином вашим? Беда ль дома какая стряслась? Я вам открыл правду чистую, так не скрывайте и вы от меня ничего!

— Ты нам друг в несчастье, рыцарь, — ответил ему гусляр, — но вряд ли понять сможешь. Я с князем моим, Властимиром из города славного Резани, давно знаком. Как-то пришлось нам кровь мешать, брататься. Налетели на его град из степи дикой вороги — град пожгли, жену с сыном малым едва в полон, не забрали, а самому князю очи выкололи, чтоб не смог он для них опасен быть. Помогли нам боги и друзья — свели вместе, и поклялся я, что из-под земли, а добуду для него живую воду, исцелить раны его страшные. Пустились мы в путь втроем, прибыли мы в город сей, да и попались. Теперь мы здесь, в плену, и судьба наша нам не ведома, а князь мой один в чужом городе.

— Слепой? — ахнул Гаральд.

— Слепой, — печально кивнул Буян. — Страшнее своей судьбы для меня незнание, что с ним. Прознать бы — и умирать тогда не страшно!

Испугался Гаральд решимости, с какой сказал гусляр — будто и правда смог бы за весть добрую жизнь отдать. Попытался он отговорить Буяна от мыслей таких, но тот молчал, не слушая.

…Когда затих вдали топот Мечиславова коня, Властимир недолго медлил, выжидая, пока разойдется толпа. Народ весь, словно тянули его на арканах, спешил в сторону арены, поглазеть на казнь. Если бы захотел, Властимир бы вслед за ними добрался туда, но где там искать Буяна в такой толпе? Там и зрячему трудно! Был он уверен, что, отвечая за юного Мечислава, не станет безрассудный гусляр лезть не в свое дело и зря головой рисковать. А коли случится риск, так Властимир давно знал, что Буян-волхв сможет за себя постоять.

Дождавшись, пока вокруг все немного успокоится, он направил Облака в сторону палаток мисрийских купцов. По воле судьбы его жеребец и так стоял мордой в ту сторону.

Не знал князь только расстояния до палаток, а потому порядком подивился, когда очень уж быстро кто-то схватил за повод Облака, останавливая его.

— Скажи-ка мне, добрый человек, — спросил Властимир в пустоту, — как мне добраться до мисрийцев? Узнал я, что где-то тут стоят их палатки. Так подскажи мне, не ошибся ли я?

Человек приблизился. Властимир почувствовал, как руки осторожно касаются полы его плаща, сапога, услыхал позвяки-вание стремени.

— Скажи сперва ты, о чужеземец, — донесся немолодой уже голос, как-то странно, как и сам князь, выговаривающий слова, — откуда ты сам прибыл? Не издалека ли?

— Издалека, да только не смотри, что я слепой. Прибыл я с двумя друзьями, да только сейчас отъехали они по делу срочному, а мне наказали близ палаток мисрийских дожидаться. Не удерживай меня понапрасну — может, уже вернулись они!

Человек потянул повод Облака на себя:

— Доверься мне, человече. Я отведу тебя, куда нужно, только скажи мне, откуда ты приехал. Одежда мне твоя вроде как знакома, да и слова ты выговариваешь странно…

Он повел упирающегося Облака куда-то чуть в сторону, словно они обходили угол дома или повозку. Конь сделал всего два шага и встал, отказываясь подчиняться. Он-то видел дорогу, и Властимир доверился чутью старого жеребца.