Тимур Туров - Полукровка

Дмитрий кивнул. Напоминаний не требовалось. Он и сам все помнил прекрасно. Помнил, как его разыскал неизвестный чародей, представился магистром некоего ордена и пригласил вступить в орден и приехать в Москву, обещав сделать царем. У «царевича» были и свои амбиции, а тут, когда ему предлагалось подняться и получить все, о чем мечталось, и сверх того, глупо было отказываться. И «царевич» приглашение принял.

Тем более что многого от него поначалу не требовалось. Всего-то ехать в Московское княжество и ждать, пока его сами не отыщут служители ордена.

Орден нашел его в Туле. Там на «царевича» вышел другой «коричневый» и объяснил, что и как надобно делать. Тогда и родилась личина, под которой джинна спрятал свое истинное лицо. Иллюзия удалась на славу, благо «царевич» был в этом деле мастер, не имеющий равных, за то его и пригласил орден.

Ему помогли установить связь с источником, сначала в Туле, а затем и в столице.

Личина сделала свое дело, а теперь уже братья по ордену сделали свое. Результат не заставил себя ждать. Его признали. Даже самые недоверчивые не могли отрицать невероятное сходство «царевича» с якобы убиенным Дмитрием.

И он стал Дмитрием.

Митрополит Рязанский и Муромский Игнатий подтвердил права его на царство. Митрополит был набожен. Митрополит был прост, а там, где хитрил, был еще проще, ибо хитрости его оставались человеческими. Вертеть Игнатием оказалось несложно. А пользы от него можно было поиметь великое множество. Ибо Игнатий его царствование поддержал, а поддержка церкви кое-что да значила. И чтобы заручиться таковой, оставалось только сделать митрополита тождественным церкви. Поставить между ними знак равенства.

Двадцатого июня лета тысяча шестьсот пятого по европейскому календарю Дмитрий под всеобщее ликование вступил в Москву. Здесь его приняли и признали московские бояре во главе с Богданом Бельским. С этими было труднее, но магу такого уровня, каким был джинна-царевич, не составляло труда заморочить с равным успехом как одного человечка, так и толпу.

Правда, имелись в толпе и те, кто людьми не был. От них и поползли слушки: дескать, царевич вовсе не царевич. Но и на них нашлась управа. Чем грозят такие сплетни, Дмитрий понимал, а потому времени даром терять не стал.

Не прошло и недели с того дня, как Бельский публично признал в нем законного наследника и царевича, как джинна снова упрочил свои позиции, заставляя злые языки замолкнуть. Стараниями Дмитрия двадцать четвертого числа того же месяца митрополит Игнатий возведен был в патриархи. Нужное царевичу тождество сложилось как нельзя лучше. Игнатий теперь был церковью, церковь равнялась Игнатию. И церковь подтверждала его права на трон.

А дабы добить тех, кто до сих пор сомневался и не веровал, оставалось заморочить всего одного человека. И уж это оказалось делом вовсе пустячным. Осемнадцатого июля в столицу доставили царицу Марию Федоровну, в иночестве Марфу. И та прилюдно признала в Дмитрии своего сына. Не могла не признать.

Все было разыграно гладко и ловко. Без сучка и задоринки. Смутная Россия получала наследного правителя, а тот, кто воспользовался его личиной, – власть и доступ к некоторым источникам Москвы. Владение этим богатством было куда весомее, нежели вся казна и простая мирская власть над людишками и их землей.

Вот только гордость и жадность требовали большего. Ему мечталось подмять все источники Москвы, коли уж он ее хозяин. Того же хотел и орден, в котором он теперь состоял. И хотя претензии ордена были подкреплены лишь фамильными легендами и весили пока не сильно много, но за ними стояла сила. А он был одиночкой, хоть и как нельзя близко подобравшимся к власти. Без ордена он не смог бы добиться того, что уже имел. Орден без него и его власти побоялся бы выступать против множества кланов, во владении которых находились источники Московии. Кланы, конечно, всяк сам по себе, но это пока жареным не запахло.

Орден и маг-царевич дополняли друг друга. И хотя Дмитрий сам состоял теперь в ордене, доверия между ним и братьями не было. Он оставался чужаком для них, хоть и был нужен. Они вызывали желание поскорее от них избавиться, хоть джинна и понимал, что это теперь невозможно. Во всяком случае, пока.

– Я помню, – повторил спокойнее. – Зачем пришел, рогатый?

– Завтра тебя венчают на царство. Я пришел лишь предупредить.

– Говори, – велел Дмитрий.

– Орден поддержит тебя, царевич. Но не думай, что если станешь царем, то сможешь отречься от ордена и от своих обязательств. Мы возлагаем на тебя большую надежду. Коли оправдаешь, орден будет владеть официально и по праву тем, чем должно. Не оправдаешь, хуже будет нам всем, но тебе в первую очередь.

– Все же ты пугаешь меня, – покачал головой Дмитрий. – Хочешь сказать, что орден меня накажет?

– Нет, царевич. Я не пугаю. И орден здесь ни при чем. Ты и сам теперь часть ордена. Только орден всегда в тени, а ты теперь на виду. И в мире людей на виду, и в мире тех, кто сквозь Пелену зрит. Орден тебя поддержит, только ты и сам держись.

Дмитрий отвернулся от рогатого гостя и глянул в зеркало.

– Я могу идти, царевич? – с нарочитой покорностью поинтересовался дейвона.

– Ступай, – не оборачиваясь, разрешил Дмитрий. – Твой царь отпускает тебя.

– Благодарю, царевич, – в голосе рогатого послышалась издевка.

Джинна снова вспыхнул от ярости. Поспешил взять себя в руки. Когда повернулся, в палате никого не было.

Орден сделал неверную ставку. Семнадцатого мая лета тысяча шестьсот шестого царь Дмитрий отправился в лучший мир, если таковой существует. В памяти народной он остался не царевичем Дмитрием и не царем Дмитрием Иоанновичем, а Лжедмитрием Первым.

Говорили, что под этим именем скрывался Гришка Отрепьев. Другие, подобно Видекинду, полагали, что под личиною царевича – итальянский или валашский монах. Впрочем, сам придворный историограф короля Карла Девятого, не решив, на кого больше похож сей монах-монарх, помянул тут же рядом с итальянской и еврейскую кровь. А иные мешали в жилы Лжедмитрию кровь короля Стефана Батория. Находились и такие, кто в самом деле верил, что царевич настоящий.

Версий было множество. Оно и понятно – царевич очутился на виду, а все, что видно, то и родит пересуды. Только правды в тех версиях имелось чуть. Всей правды о царевиче не знал никто, кроме ордена.

Вот только об ордене не ведали вовсе. Он, как и было обещано, остался в тени. Лишь разросся согласно договору, и в его состав вошли представители еще одной сферы, имеющие теперь права на бывшие владения Кучки. Ведь у «царевича Дмитрия», вопреки тому, что выяснили о нем историки, остались потомки.

Орден рос, а источники между тем принадлежали совершенно посторонним магам.