Марина Дяченко - Алена и Аспирин

– Скажите, пожалуйста…

Женщина обернулась.

– В этом дворе у кого-то есть бультерьер?

– А что, опять покусали? – охотно отозвалась женщина. – Тут у нас вечно… По двадцать собак в одном подъезде, а бультерьеров три или четыре. Ребенка в прошлом месяце зашивали вот… Сволочи. Что хотят, то и делают! Уж и подписной лист собирали, в милицию, а они приезжают – тех дома нет. Собаку то увезут в село, то привезут, а ментам рассказывают, что сдохла.

Женщина говорила и говорила. Листья под ее железной метлой казались шоколадными.

– Если покусали, сразу в милицию идите. Я с ней говорю – она только матом обложит, и все.

– Спасибо, – сказал Аспирин и побрел к выходу со двора.

За его спиной хлопнула дверь подъезда.

– Абель, стоять! – раздался на весь двор знакомый голос.

Мимо Аспирина, не обращая на него внимания, пронеслось к мусорному баку животное, похожее на фаршированный бледный чулок. Кот, сидевший на краю бака, исчез, будто его и не было.

Растворился.

– Что случилось? – спросила Алена.

Перед его приходом она занималась. На тонкой шее висела ставшая привычной подушечка.

– Да так, ничего…

– На тебя напали? Угрожали?

– Нет.

– Наручники снял все-таки?

Он посмотрел на свои руки. В кармане у Вискаса совершенно случайно оказался подходящий ключ. Наверное, он всегда его с собой носит.

«Ей нужен хороший врач, – уговаривал Вискас. – Твоя она дочь или не твоя – ты же не можешь бросить ее вот так, оставить все, как есть? Ей нужен врач, она расслабится и сама расскажет, кто ее и зачем к тебе подослал. А может, ее и не подсылал никто, а мать ей рассказывала, есть, мол, у тебя отец, Гримальский Алексей Игоревич, а такого Гримальского в адресной книге найти – нефиг делать. Она же одинокая, сирота, в общем-то, да еще с отклонениями. Нет, она талантливая, она просто феноменальная девка, но что толку, если она даже учиться не хочет? И со скрипкой ничего не выйдет: через неделю она решит, что брата надо вызволять как-то по-другому, мантры петь, к примеру. Не-ет, Леша, ею должен заниматься специалист…»

Дыра в мироздании затягивалась. Ее зашивали – пусть грубо, белыми нитками, но лучше уродливый шов, чем пустота без дна. Он, Аспирин, не сумасшедший.

«Я вспомнил! – закричал вдруг он, когда они с Вискасом сдержанно прощались. – Она предсказала смерть одного там… незнакомого, в общем-то, человека, она предсказала его смерть заранее!»

И он рассказал о гибели бывшего, вернее, несостоявшегося мужа Ирины.

«Ну, – Вискас с мудрым видом покивал головой, – я же говорю – что она – феномен. Что-то такое уловила, да. Может, он с этой бабой поругался, разнервничался, сел за руль, смерти хотел. А может, и есть на самом деле повреждения ауры, которые видны сильному экстрасенсу.»

«Что ты говоришь! – сказал тогда Аспирин, пораженный. – Если ты веришь в ауру с повреждениями – почему бы не поверить в то, что Алена – падший ангел, и пришла к нам на грешную землю, чтобы спасти другого ангела, своего брата?»

«Ну ты сравнил, – удивился Вискас. – Экстрасенсов, знаешь, в специальных институтах изучают. А ангелы и черти – это все мракобесие. Ты в клуб сегодня придешь?»

И они с Вискасом расстались.

Теперь он стоял перед Аленой и рассматривал свои запястья с синяками от наручников. От куража и веселья, смелости и здорового пофигизма, с которым он утром вышел из дому, не осталось и следа.

– Что-то все-таки случилось, – тихо сказала Алена.

– Знаешь, оставь меня в покое…

Он пошел на кухню, но коньяка в навесном шкафчике больше не осталось.

Алена играла гамму. Медлено. Вкрадчиво. Будто пробуя каждый звук на вкус, будто глядя сквозь кругленькие ноты, как смотрят на солнце через цветные стеклышки.

Аспирин заварил себе чая. Вот это что сейчас происходит – гипноз?

Он вошел в комнату:

– Послушай…

Она опустила скрипку.

– Ты бывала когда-нибудь в первомайском интернате? Для детей с пороками развития?

Она чуть сдвинула брови:

– Знаешь… может, и бывала. Я так уже долго в этом мире… у меня начинает отрастать история. Корни. Шлейф.

Он сел на подлокотник кресла. Алена смотрела серьезно и спокойно.

– А то, что ты моя дочь, это тоже «шлейф»?

– Ну, должна же я быть чьей-то дочерью, – она улыбнулась. – Ты не беспокойся. Когда я найду наконец брата и заберу его отсюда, мои здешние корни начнут бледнеть, рассасываться, пока не исчезнут совсем. Как швы, – она коснулась макушки. – И тогда ты спокойно будешь уверен, что у тебя нет – и никогда не было – никакой дочери.

Бинт у нее на голове немного потемнел, но, в принципе, оставался довольно чистым.

– Пошли в поликлинику, – Аспирин поднялся.

– Зачем?

– Ну в травмопункте же сказали, что надо хирургу показать через несколько дней. И, наверное, бинт снять. Мазь там, еще чего-то… Пошли-пошли!

Врач в поликлинике сказал, что на Алене заживает, «как на собаке». И настоятельно предупредил, что на ребенка надо завести карточку, а для этого заполнить обходной лист. «Где прививки? Где вообще все медицинские документы? Такое впечатление, что девочка с луны свалилась!»

– Будем заполнять обходной?

– Жалко времени, – равнодушно отозвалась Алена. Врачи не внушали ей ни малейшего трепета: Аспирин, в отличие от нее, помнил свой детский страх перед белыми халатами и до сих пор, если честно, предпочитал терпеть боль, но только не ходить «в поликлинику на опыты».

– Как ты себя чувствуешь, вообще-то?

– Нормально.

Они возвращались домой. Было шесть часов вечера, пора было подумывать о том, чтобы собираться в «Куклабак», но мысль о сегодняшней работе вызывала у Аспирина чуть не физическое отвращение.

На переходе через дорогу он взял ее за руку. Сам не зная, почему: она ведь была вполне самостоятельная, сама ездила в метро, сама, наверное, могла полгорода пройти…

– Та собака жива, – сказал Аспирин. – Бультерьер. Абель… А может, это другая собака?

– Может, – сказала Алена. – А почему ты спрашиваешь?

Аспирин вздохнул.

– Ты правда думаешь, что я не очень хороший человек?

Она чуть сдавила его пальцы:

– А почему ты спрашиваешь?

– Потому что мне важно, что обо мне думает дочь.

Она рассмеялась – весело, без тени сарказма.

– Алена, – сказал он через силу. – Как ты попала туда, в подворотню? Кто тебя привел?

– Не помню, – она оборвала смех. – Я пришла… и очутилась на улице, под фонарем, с Мишуткой. Мимо проходили люди, не смотрели на меня, мертвые. Я стояла, стояла, час, наверное, и не решалась сойти с места: все думала, что мне будет какой-то знак, подсказка, или что брат учует меня и сразу придет. Но ничего не было. А потом я поняла, что он здесь, он пришел за мной, и я решила спрятаться в темноте. И нашла укромное место. Вот так.