Даниил Аксенов - Самозванец

Поэтому порядок действий сформировался сам собой: сначала он выдает себя за простолюдина, а потом — за дворянина. По возможности, конечно.

Вечером, в день прибытия, семья Ференов и гость собрались за ужином, на этот раз не таким скромным, как обычно в этом доме. Трофейные деньги, добытые вчера, сразу же пошли в дело.

После обмена ничего не значащими фразами Ронел перешел к самому главному, на его взгляд, вопросу.

— Конечно, я понимаю, что ты, господин ишиб-охотник, по какой-то причине должен оберегать свои тайны, но нельзя ли делать это хотя бы в другой одежде? Более достойной ишиба и дворянина?

Старший Ферен автоматически причислил Михаила к дворянскому сословию по двум причинам. Во-первых, ишиб высокого уровня не мог не быть дворянином, — специальная коллегия следила за этим и подавала королю прошения о переводе могущественного ишиба в дворянское достоинство, если тот рождался в семье простолюдинов. Это был очень разумный ход, потому что восстания ишибов никакая страна в мире Горр не пережила бы. А ишиб, способный отлично скрывать свой аб, по общепринятым представлениям, не мог не быть могущественным ишибом. Во-вторых, только дворянин мог без оглядки ввязаться в драку, которая не только его не касалась, но и в которой перевес был на стороне противника. Потому что крестьянину или рабу такая мысль даже не могла придти в голову, а наемник не захотел бы рисковать из соображений доблести, славы или из-за угрызений профессиональной совести.

— К сожалению, пока что я не могу надеть более приличную одежду, — ответил Михаил. — Завтра собираюсь к королю.

Воцарилось недоуменное молчание.

Ферен-старший еще не знал о прошении, а те, кто знал, сначала не увязали его со словами своего нового друга.

— Понесу к нему прошение от деревни Камор, — объяснил молодой человек, когда молчание начало плавно переходить в некоторую растерянность от столь неожиданной логики.

Когда Ронел вник в суть дела и узнал, что деревня расположена на территории, захваченной кочевниками, он заявил:

— Король войска не даст, у него нет солдат.

— Я знаю, — сказал Михаил и, чтобы не провоцировать следующего приступа молчания, добавил. — Мне хотелось бы лишь взглянуть на короля и его окружение своими глазами.

Ферен-старший хмыкнул.

— Можно, конечно, найти для этого не столь экзотический способ, но, может быть, прошение сработает быстрее всего, — заметил он.

Гостя дома Ференов очень заинтересовало, как это, все-таки, может быть, что у самого короля нет солдат. Он спросил об этом, и Ронел с удовольствием просветил его. Все было очень просто: нет денег — нет армии. Налоги с крупных провинций поступали не в королевскую, то есть, государственную казну, а присваивались четырьмя влиятельными дворянскими родами. Поэтому король Миэльс мог позволить себе лишь сравнительно небольшое по численности войско.

В остальном ужин прошел неплохо. Если, конечно, не считать странной задумчивости хозяина дома, появившейся ближе к концу трапезы.

Ночью Ронел спал очень скверно. Его голова болела от тяжких раздумий. Впервые в жизни он не мог ни на что решиться. Он колебался между долгом и … долгом.

С рассветом Ронел разбудил своего сына и Торка. Что-то долго объяснял им, а потом, когда уже отдал все распоряжения, которые собирался, приказал будить Михаила.

Встретив утро на новом месте, молодой человек стал свидетелем одной торжественной церемонии. Конечно, Михаил еще ни разу не ночевал в дворянских домах, но что-то в этой атмосфере торжественности показалось ему странным. Как-то это было чересчур протокольно.

После завтрака, проходившего почти в полном молчании, старший Ферен, сегодня немногословный и чопорный, сам подал своему сыну меч.

— Не беспокойся, — пояснил он свои действия Михаилу. — Мой сын еще не приносил присяги королю. Он не подведет.

Это Михаила озадачило.

— Я бы рекомендовал вам всем сходить в общественные купальни, правда, тебя, Ксант, в твоем наряде могут туда не пустить, — добавил Ронел. — Но ваша смерть будет и без этого не менее благородной. Тем более неясно, когда тебе представится возможность…

— Какая смерть? Какая возможность? — не понял Михаил.

Старший Ферен понимающе улыбнулся:

— Сын мой, — позволь мне так называть благородного друга моего родного сына, — я прожил большую жизнь, многое повидал, но присяга и честь связывают меня. С одной стороны, я присягал королю, но с другой — стране. Скажу тебе откровенно, история Ранига еще не знала такого неподобающего правления и беззакония, как в годы царствования Миэльса. Если так пойдет дальше, то мы, возможно, вообще лишимся страны. Поэтому я целиком и полностью одобряю то, что ты собираешься делать. Но, догадываясь об этом, не могу сказать, что я это твердо знаю. И сей факт избавляет меня от необходимости исполнить долг перед королем и предупредить его.

Михаил был ошарашен.

— Предупредить о чем?! — вскричал он.

— Не нужно ставить меня перед необходимостью прямо нарушить присягу, — сурово сказал Ронел.

Михаил наморщил лоб, стараясь осмыслить происходящее. И уже хотел разразиться очередными вопросами, как вдруг понял, все понял!

О чем может думать старый солдат, дворянин, который видит перед собой ишиба, скрывающего свой аб и умеющего быть невидимым? И при этом ишиб является благородным, но желающим непременно носить одежду крестьянина? Да к тому же имеет на руках прошение, которое, как всем известно, не может быть удовлетворено, но при этом служит отличным пропуском к королю? О чем может думать неглупый человек, который видит все это? О чем?

— Я не собираюсь убивать короля, — сказал Михаил.

Когда страсти улеглись, и ему удалось убедить всех, что Ронел ошибся, трудно было сказать, доволен ли старый Ферен таким исходом или нет. Михаил подозревал, что старик втайне сильно разочарован тем, что идеальный убийца таковым не оказался, и бесславному правлению еще не настал конец. Он не без основания предполагал, что такие чувства испытывает большинство местных дворян средней руки.

Но все же Маэт и Торк проводили Михаила до дворца, где тот попал в объятия средневековой бюрократии.

Дворец располагался примерно в десяти кварталах от дома Ференов. Это было большое здание в четыре этажа. Его фасад украшали многочисленные скульптуры наряду с ложными колоннами. Между входом во дворец и остальной частью города располагался парк. В него нельзя было попасть случайному прохожему. Парк был обнесен высокой ажурной решеткой, а ворота тщательно охранялись.