Генри Олди - Тирмен

Ностальгия распивочно и на вынос!

А еще бывший пионер Саша, в годы давние столь же щекастый и румяный, ни разу не попросился на «минус второй». Знал, но даже не намекнул. Таких старик включал в свой виртуальный клуб — немногих, кто не спешил обмараться. Пригодится!

— Синий тума-а-ан!..

Все-таки вздрогнул. Адмирал Канарис подобрался яко тать в ночи — или в синем тумане из песни.

— Синий туман похож на обма-а-ан, похож на обма-а-ан!..

Прежде чем откозырять, бывший старшина Канари честно допел до конца. Замер, тряхнул медалями.

— Разрешите доложить, товарищ старший лейтенант запаса! Синий туман...

Хотелось отшатнуться: подальше от лица безумца. Старик с обреченностью вздохнул, глянул в небо, покрытое низкими тучами. Март, вечер, безлюдье. Канари, что ты забыл в парке? Что ищешь и не можешь найти?

— Не разрешаю, Андрей. Давно репертуар сменил? Может, из Пьехи попробуешь?

Сильно расширенные зрачки безумца сузились, замерли черными точками.

— Не нравится, старшой? Мне тоже. Давай иначе. Отступил на шаг, чуть отвернулся...

— Синий туман. Снеговое раздолье,Тонкий лимонный лунный свет.Сердцу приятно с тихою больюЧто-нибудь вспомнить из ранних лет.

Не спел, конечно — прочитал. Голос чистый, яркий, как раньше. И глаза живые.

Андрей Канари, несмотря на редкую фамилию, был родом из настоящей русской глубинки. Есенина обожал, хоть и посмеивался над иволгой, хоронящейся в дупло, — и прочими зоологическими открытиями «последнего поэта деревни». «Помещичий выкормыш, — качал головой Канари. — Ему иволгу мужички за рупь-целковый приносили».

— Снег у крыльца как песок зыбучий.Вот при такой же луне без слов,Шапку из кошки на лоб нахлобучив,Тайно покинул я отчий кров.

Петру Леонидовичу в который раз показалось, что Андрей просто валяет дурака. Притворяется сумасшедшим. Или еще умнее — научился уходить в те края, где его не достать никому, даже Великой Даме. Уйти, вернуться ненадолго в наш неприветливый мир. Не что попало читал: синий туман разный бывает. Помнил, безумный, как нравились тирмену Кондратьеву эти строки. Когда-то маленький Пьеро при луне, в нахлобученной на глаза шапке, убегал из дому. Не тайно, правда, а под револьверный лай.

— Синее все, — тихо бормотал бывший старшина, ныне адмирал. — Вроде синего тумана, старшой. Она рядом, близко. А возле тебя — следы синие. Сам знаешь, к чему ведут.

Петр Леонидович не стал переспрашивать. К чему, это ясно, а вот куда? И чьи? Румяный вице-мэр налево убрался, к главному входу...

— Не тот, — догадался Канари. — Не жирный. Направо следы ведут, к Динамовской.

Оставалось вспомнить, кто уходил последним. Только как вспомнишь? Они с бывшим пионером Сашей на «минус первом» новую модель «Зиг-Зауэра» пристреливали. Наверху, с обычными посетителями, был Данька, затем парень отправился домой. Нет, ему на Динамовской делать нечего.

Петр Леонидович закрыл глаза. Не торопясь, уверенно, гоня прочь тревогу. Тирмен не волнуется, он спокоен, как рука, наводящая оружие...

Сгинул парк, пропала пустая чаша фонтана. Низкое неуютное небо отступило назад, светлея, насыщаясь горячим солнцем. Жаркий июньский лес стоял без движения; зеленые, чуть подернутые желтизной листья замерли в ожидании ветерка. Фотографии? Нет, просто листва.

Пусто. Никого.

Андрей Канари стоял рядом. Не в дряхлом пальтишке, надетом вместо привычного ватника, — в ладно пригнанной шинели без погон, офицерской фуражке и щегольских, надраенных до огненного блеска сапогах. Именно таким отставной старшина перешагнул порог маленькой комнатушки сектора «Драй Эс».

— Синее, — кивнул он в глубь леса. — Не примечаешь, старшой? Здесь Она!

Старик не видел. Только лес, только листья на деревьях.

— Никого нет, Андрей. Никто из наших не работает.

— Это Она! Синий туман! Синий...

Петр Леонидович с трудом разлепил веки, ставшие тяжелыми, железными, будто у Вия. Наверное, Канари прав. Безумцам дано видеть скрытое. Одним безумцам. И слава богу!

— Синий туман похож на обма-а-ан!.. Синий, синий иней!.. лег на провода, в небе темно-синем... звезда-а-а!..

— «Скорую» вызвать?

Сейчас Петр Леонидович отреагировал без дрожи, хотя второй раз кряду не заметил гостя. То ли шапками-невидимками обзавелись, то ли вправду стареть начал тирмен.

Бородатый господин Зинченко стоял, придерживая рукой шляпу: стильную, с широкими полями. Если бы не она, смотрелся бы чистым комиссаром: пальто кожаное, ремень кожаный, взгляд кирпичи прошибает. И зачем в шляпу вцепился? Ветра нет, словно и впрямь летний полдень в лесу. Боится, что головной убор в бега подастся? Эх, по тундре, по железной дороге?

Старик невесело усмехнулся:

— Не стоит, Борис Григорьевич. Сейчас успокоится, бедняга. Как там у Высоцкого: «Сумасшедший, что возьмешь?»

Обычно так и бывало. Но холодный мартовский вечер рвался вон из обычного ряда. Адмирал Канарис закашлялся, мотнул головой и передумал уходить восвояси.

Отмашка левой, шаг вперед.

— Товарищ комендант объекта!

Настало время вздрагивать господину Зинченко.

Даже Петр Леонидович, который знал бывшего старшину не один десяток лет, плохо представлял, что творится в его сумеречной башке. Канарис ни о чем не расспрашивал, радио не слушал, телевизор не смотрел, упорно верил, будто до сих пор живет в СССР. И в то же время мгновенно, с первого дня, определил, кто в парке главный. Правда, титуловал авторитета в меру своего адмиральского разумения.

Безумец стоял перед бандитом. Стойка «смирно», рука — под несуществующий козырек.

Ждал.

— Об-бращайтесь, — неуверенно молвил наконец бородатый. Подумал, добавил: — Гражданин адмирал.

— Так точно!

Канари нахмурился, словно находился перед ротным, намереваясь сообщить важную и малоприятную новость. Половина личного состава в самоволке, спирт для протирки оптики таинственно испарился из запечатанной канистры...

— Товарищ комендант! Я это... Поберечься бы вам, сильно поберечься. И прочих поберечь. Синий свет — он, знаете ли, всюду. И на вас тоже. А особенно вокруг вас. Такая вот карусель, товарищ комендант. Докладывал дежурный по объекту Андрей Канари.