Генри Олди - Шмагия

SPATIUM VII

Всем известно, что рогов у китоврасов не бывает. Даже косноязычные варвары, именующие честных китоврасов «центаврами», знают об этом. А уж сами китоврасы — и подавно.

Грине не повезло и повезло одновременно. С невезением все ясно. Представьте, что это вы родились с подобным «украшением» на голове, — и если вы не болотный фавн, дракон или распоследний козел, вы сразу поймете, о чем мы толкуем. А повезло потому, что к моменту рождения Грини пророчества Иппана Сурового были сочтены ложными и лишенными смысла. В частности, там предрекалось: «И родит вороная китоврасица с белой звездой во лбу рогатое дитя. И будет то дитя воплощением Исконного Губителя Валидуса, приведя к гибели весь китоврасий род, если вовремя не избавиться от него отвратительным способом».

Мать Грини была гнедой, а не вороной. И звезды во лбу не имела. Но посудите сами, разве такие пустяки остановили бы испуганных сородичей? К счастью, за восемь лет до рождения малыша Совет Быстрейших проголосовал всеми семью хвостами за разбитие кузнечным молотом Скрижалей Иппана Сурового — поскольку ни одно пророчество Иппана до сих пор не сбылось. А пророчил этот сивый мерин сплошь одни пакости да несчастья. И к чему, спрашивается, надо было тыщу лет подряд запугивать доверчивых соплеменников?!

«Отвратительный способ» юному Григорию Иннолиуру теперь не грозил. И родители его любили, несмотря на уродство. Как ни странно, отец рогатого дитяти, увидев сына, не набросился на жену с упреками и побоями. Только долго допытывался: с кем супруга загуляла на этот раз? Покайся, мол, добровольно! Интересно же! Китоврасы обоих полов, как известно, весьма любвеобильны и частенько сходятся не только друг с другом, но и с самыми разными существами.

Но чтоб с таким результатом?!

Мать начала припоминать, с кем «крутила хвостом» в последний год, вспомнила многих, однако рогачей среди них не нашлось, кроме законного мужа. Так и осталось появление Грини на свет неразгаданной тайной природы.

Предвидя трудную судьбу сына, родители решили избавить любимое чадо от сомнительного украшения. Отец самолично привез в табор мастера-рогопила из людей. Маленький Гриня отбивался, как мог, брыкался и орал дурным голосом, однако мастер рога ему все-таки отпилил. Остались лишь крохотные бугорочки.

— Волосы отрастут, их и видно не будет! — заверил рогопил, получая оговоренную плату.

Ага, держи хвост трубой! Уже через пять дней рога сделались заметны, а за две недели отросли до первоначальной длины. Рогопила приволокли за шкирку, честя последними словами, и история повторилась. С третьего раза семья поняла: бесполезно.

И смирилась с обликом отпрыска.

Жизнь маленького Грини в таборе была отнюдь не сахаром. Взрослые, особенно староверы, косились на «бодунка» без одобрения, а то и с опаской. Могли лягнуть почем зря — если под горячее копыто попадался. Сверстники проходу не давали. Дети — палачи хуже взрослых. Это Гриня быстро уяснил на собственной шкуре. Добро еще, если просто оборжут с ног до головы. Рогатый пострел уродился незлобив, зачастую смеясь вместе с остальными. Он выучил назубок: смешные — хорошие. Смешные всегда помогают друг дружке. Потому что смешные — это те, над кем смеются. А вот те, кто смеется, предпочитая начать смеяться первым и закончить последним…

Случалось, обиженный китоврасик убегал домой весь в слезах, отчаянно топоча копытами.

Драться он не любил.

Так и выучился — по нужде, без любви. С этого времени его начали обходить десятой дорогой.

И все бы дальше у Грини, наверное, сложилось хорошо, если бы не несчастная любовь. Любви, как известно, все возрасты покорны, а возраст Григория был к страстям очень располагающий. Втюрился юный китоврас в чалую красавицу, на два года старше неуклюжего кавалера. По самые кончики рогов втюрился.

Красноречием Гриня никогда не отличался. А при виде чалой и вовсе немел, застывая наподобие монумента на площади 3-го Эдиктария в Ятрице. В конце концов, он набрался смелости: краснея и запинаясь, признался в любви предмету своих воздыханий.

Чалая смерила героя оценивающим взглядом. Подмигнула:

— Что, извелся весь? Ну валяй. Я не против.

И недвусмысленно развернулась к отроку крупом.

Гриня оторопел. Он-то рассчитывал, что чалая в лучшем случае выслушает его заикающийся лепет до середины. А тут-вдруг… сразу… К столь бурному развитию событий он был не готов. Даже в самых дерзких мечтах Гриня воображал любовь совсем иначе.

— Эй, заснул? Я жду!

Чалая игриво хлестнула его хвостом по груди.

Эту феерию страсти он запомнил на всю жизнь. Домой Гриня вернулся под утро, измученный и счастливый. На губах его блуждала глупая улыбка. С ней он заснул, с ней и проснулся к полудню. И сразу, забыв о завтраке, помчался к любимой.

Его встретил не взгляд — копье с жалом из равнодушного недоумения.

— Малыш, ты рехнулся? Думаешь, я свяжу жизнь с рогатым уродом?! Скачи отсюда, дурилка. Захочу — сама позову. Нет, не завтра. И не послезавтра. Забавный ты… иди-иди, козлик…

Низвержение с небес в бездны преисподней — страшная штука. Он к любимой — всем сердцем, всей душой. А она… Ее, оказывается, интересовала отнюдь не его душа. Совсем другая, вполне определенная часть тела, которая у козлов, по слухам, грандиозней, чем у самых могучих китоврасов. Живая игрушка, милый уродец, с которым можно крутнуть хвостом налево, а потом отогнать, как муху-надоеду. Вот и вся любовь.

Смешные — это те, над кем смеются.

Хотелось утопиться. С размаху воткнуть себе в грудь что-нибудь острое. Раз и навсегда прекратить эту боль, по сравнению с которой телесные страдания — ничто. Наесться грибницы нетопырника: от нее, говорят, сперва вырастают крылья, унося в ночь, в беззвучные сполохи зарниц, а потом крылья подламываются, зарницы гаснут, оставляя лишь вечную тьму. Гриня скакал прочь от табора, в степь, без дороги, куда глаза глядят. Он мчался долго, а когда стемнело, и окровавленное солнце поглотила черная пасть горизонта, упал без сил.

Могучее тело сотрясалось от рыданий.

Юноша сам не заметил, как уснул.

Разбудила его докучливая мошкара. Оказалось, что заснул он в сырой низине, кишевшей гнусом. Отплевываясь, отмахиваясь руками и хвостом, Гриня бросился наутек, вскоре оказавшись на столбовой дороге. Где и прибился к бродячим коробейникам, твердо решив никогда не возвращаться в табор.