Андрэ Нортон - Надежда Сокола

Они заторопились на свои места, хотя на небе не было еще ни просвета: оба считали, что нападение начнется, как только чуть посветлеет.

Это предположение оправдалось, и первые серые лучи осветили армию захватчиков, уже готовую к натиску.

Тарлах закрыл глаза. Количество врагов как будто не уменьшается. Именем Рогатого Лорда! Неужели их бог Султан воскрешает мертвых и ставит на ноги раненых каждой ночью?

Прогремели трубы, последовавший за ними воинственный крик разогнал туман, охвативший сознание.

Тарлах посмотрел на рейвенфилдцев. Крик захватчиков их не смутил. Они знали, чего ожидать, и восприняли просто как боевой клич другого народа.

Размер вражеской армии — другое дело. Никто не мог без дрожи смотреть на эту орду, и воины заметно дрогнули. Устоят ли или совсем падут духом?

Султаниты подбежали к стене и начали взбираться на нее. Новички дрогнули под их натиском, но устояли.

К своему полному изумлению, они не пустили врагов па стену. Кое-кто ослабел, упал, но товарищи с обеих сторон готовы были помочь, и ни в одном месте позиция не была прорвана. Когда захватчики были наконец отогнаны, рейвенфилдцы следили за их отступлением с новым чувством гордости, а голова их сержанта была высоко поднята, когда он окровавленным лезвием приветствовал командира. Этот момент они навсегда запомнят — те, кто уцелеет.

Горный Сокол принял приветствие Торкиса, потом снова посмотрел на отступающих султанитов. Он много раз видел это отступление, иногда почти бегство, и всякий раз сердился, потому что не может воспользоваться временной слабостью и смятением врага. Если бы его армия не была такой крошечной, они давно победили бы.

Он в отчаянии склонил голову. Как всегда, захватчики вынужденно остановились перед морскими волнами, перегруппировались и снова напали.

Иногда эти нападения продолжались весь день. Султаниты были рассержены и начинали тревожиться — и за себя, и за товарищей на гибнущей родине. Им не нужны были объяснения офицеров или жрецов, они и так понимали, что означает дальнейшая задержка в осуществлении их планов. В лагере уже ввели сильно сокращенные рационы. Теперь осажденным не давали передышки, перерывы между атаками были не больше часа. Павших вытаскивали из-под ног сражающихся, и каждый погибший тут же заменялся. Огромная армия пыталась сокрушить упрямых защитников единым непрерывным натиском.

Это массовое нападение, новый гнев и целеустремленность бросали страшный вызов тем, кто пытался защитить проход в свою родину. Теперь приходилось отражать силу армии султанитов не минуты, а долгие и утомительные часы.

Они выдержали этот гнев, как выдерживали все усилия захватчиков свыше месяца, но когда день начал сереть, а небо потемнело, сообщая о наступлении новой ночи, усталость опустилась на них, как одеяло, скованное из негибкого железа.

Лицо Тарлаха побелело и покрылось морщинами, и он с трудом держал в руках копье. Движения его больше не были гладкими, реакции — быстрыми, кровь текла у него из ран на плече и бедре, потому что усталость помогла врагам пробить его защиту.

Обе раны несерьезные, они вообще недостойны внимания, но это мрачный предвестник того, что должно прийти, скоро придет, если он не получит необходимого отдыха.

Но вот это неизбежное наступило. Сокольничий слишком медленно действовал копьем, потом неверно рассчитал ответный удар, которого враг легко избежал, поднялся на стену и воспользовался своим оружие раньше, чем защитник смог что-то предпринять.

Тарлах видел опасность и быстро поднял свое оружие, чтобы защититься, так что противник не смог ударить вторично. Однако, султанит оказался сильным и очень проворным. Не останавливая движения своего оружия, он воспользовался им и ударил древком копья в грудь сокольничего.

Удар был очень сильный, и Горного Сокола сбросило с платформы. Он упал на усеянную мусором землю за стеной.

Он оставался в сознании, но от удара перехватило дыхание. Тарлах лежал в ожидании копья, которое неизбежно опустится на него. Бросающий Вызов Буре занят собственным поединком и не успеет на этот раз прийти на помощь…

Копье взвилось.

И тут другой воин метнулся со стены и закрыл собой сокольничего от летящего копья.

Снаряд ударил в цель, Торкис из Рейвенфилда сильно дернулся. Он защитил Тарлаха, но копье вонзилось ему в спину.

Он спас капитана от смертельного удара, но одновременно и погубил его. Торкис потерял сознание и не мог отодвинуться, и тело его ударило Тарлаха с силой летящего снаряда. Ошеломленный собственным падением и силой предшествовавшего удара, Горный Сокол оказался буквально беспомощным. Он по-прежнему осознавал окружающее, но был бессилен помочь товарищам, бессилен встать, хотя знал, что прорыв в обороне стены должен быть ликвидирован…

Вокруг него столпились воины, большинство в черной форме рейвенфилдцев. Торкиса подняли, потом подняли и самого Тарлаха и отнесли к дому, где заботились о раненых.

Движение и боль, наконец, подавили перенапряженные чувства. Мир на мгновение безумно завертелся, и чернота сомкнулась вокруг Тарлаха.

20

Тарлах подтащил стул, чтобы можно было посидеть рядом с Торкисом.

Рослому сержанту необыкновенно повезло. Настолько, что можно было подумать, словно его спас своим вмешательством сам Рогатый Лорд. Из-за угла, под которым он прыгнул, и поворота тела копье пробило мышцы правого плеча, прошло сквозь плоть вдоль спины и вышло через левое плечо. Очень болезненная рана, вызвавшая большую потерю крови, но если не начнется воспаление, рана не опасна. А воспаление вряд ли начнется. Пира уже приняла все необходимые меры, прежде чем предоставить Торкиса заботе командира.

Сержанту не очень понравилось все это оказанное ему внимание, и он сразу начал протестовать, когда Горный Сокол сел рядом с ним.

— Я не настолько близок к смерти, чтобы занимать твою постель, капитан.

— Все равно на следующие несколько ночей она твоя. Не спорь. К тому же у нас нет времени на препирательства.

Сам Тарлах не был ранен, если не считать множества ушибов, от которых почернело тело. Если бы не поступок Торкиса, все было бы по-другому. Глаза Тарлаха потемнели. Он ничем не может отплатить за такое самопожертвование. А ведь Торкис именно жертвовал собой.

— Я мог бы отправить тебя на высокогорье.

— За это? — фыркнул Торкис. — Всего лишь щипок, который не может помешать мне стоять на стене.

— Об этом пока нечего говорить, — спокойно возразил сокольничий. — Ты останешься в резерве, если Пира разрешит тебе встать.

— Если ты думаешь, что я позволю своим товарищам сражаться одним… — горячо начал Торкис.