Ирина Юрьева - Только любовь

Мышка снова раскрыла маленький рот, издавая пронзительный звук. Эрл, посмотрев вперед, обнаружил, что слишком ушел в свои мысли. Перед ним блестела вода. Не река, озерцо. Но, возможно, глубокое. Пять – шесть шагов, и он вместе с Иланой нырнул бы в прохладную воду.

– Спасибо, красавица, – слегка коснувшись щекой крыла мышки, шепнул он. – А то я совсем замечтался.

Мышонок, вспорхнув, полетел к краю озера. Эрлу пришлось опустить свою спутницу, чтобы пройти по гряде камней, не замочив ног. Илана вела себя так, словно не понимала, что делает. Она как будто боялась разжать руки и отпустить шею Эрла.

– Мы скоро дойдем, – сказал он, чтобы вновь успокоить ее. – Хочешь пить?

Илана опять ничего не ответила, словно не слыша вопрос. Но когда, миновав озерцо, Эрл присел, зачерпнув рукой воду, она тоже стала пить. (Фляжка Иланы вместе с мечом и поясом сгинула в бурной реке.)

Мышка явно решила лететь с ними дальше.

– Хозяйка пещер приглашает гостей осмотреть ее дом, – пошутил Эрл, стараясь немного взбодрить свою спутницу.

Шутка прошла незамеченной.

Дальше Илана пошла сама. Она не выпускала его руки, словно боясь, что отстанет, заблудится и пропадет. Осторожно ведя ее между обломков, Эрл думал о том, что осталось у них позади.

Повстречавшись в пещере, они понимали, что у них есть одна общая цель: выбраться на поверхность, спастись. Эрл был ранен, Илана не видела в сумраке. Но, понимая рассудком всю важность поставленной цели, оба играли в игру, разную по внешней форме, но удивительно схожую внутренней сущностью.

Каждый доказывал спутнику, что он сильнее и лучше. Зачем? Чтобы обезопасить себя. Эрл - играя в героя, который всегда и во всем безупречен, Илана - используя женские чары. Оба считали привычную маску прекрасной защитой, а образ требовал сил, отвлекая от главной задачи, хотя оба думали, что движутся к выбранной цели прямым путем.

Зеркало было кривым. Эрл впервые встречался с подобным. Куски полированной бронзы были вмурованы в стены пещеры неведомым способом. Фрагменты зеркала выгнули так, что любой человек, отразивший в них, выглядел, как урод. Вся поверхность металла была отшлифована, и отражала детали лица и одежды, вплоть до мелких прыщиков и стежков нити, скреплявших куски ткани.

– Зачем оно? – удивился Эрл, глядя, как гребни металла меняют лицо, деформируя его черты. – Для чего?

Илана шла рядом, крепко держа его локоть. Она не видела зеркала. К счастью. Эрл не мог представить, чтобы подобное зеркало нравилось женщинам. Оно, скорее всего, нагнало бы тоску.

– А ведь зеркало – это наш взгляд на себя и на жизнь, – вдруг пришло ему в голову. – Мы очень сильно гордимся какою-то частью своей души, укрупняя ее до огромных размеров, а что-то вообще не хотим замечать. Мы уродуем сами себя, полагая, что делаем лучше. Когда нет гармонии – нет красоты. И нет счастья. Благие намеренья…

– Кто здесь? – спросила Илана, прильнув к нему.

– Это летучая мышка. И зеркало. Оно кривое. Оно нас уродует, делая очень нелепыми.

– Зачем?

– Не знаю.

– Те, кто его создал, хотят запугать и лишить сил?

– Я думаю, нет. Показать, как смешон тот, кто хочет казаться другим, чем он есть, подчиняясь чужому желанию.

– Да? Хочешь мне доказать, что ты умный?

– Конечно, – ответил Эрл, точно скопировав тон.

Он был рад, что Илана приходит в себя и уже начинает шутить. Эрл был не уверен, что с ней все в порядке. Испытанный шок мог сказаться. Когда Эрл вбирал в себя «кокон», он знал, для чего это делает, и был уверен в себе, но Илана едва не лишилась рассудка.

Илана не могла уловить, о чем Эрл думал, но ощутила тревогу.

– Мне страшно, – сказала она. – Страшно и одиноко. И холодно.

Ее слова удивили. Огонь выжег страх до конца, вокруг было тепло и спокойно. Грози им опасность, Эрл понял бы это куда раньше.

– Мы идем к люку. Дорога вполне безопасна.

– Возьми меня на руки. Как тогда.

– Ты что, не можешь идти?

– Не хочу.

До встречи со сгустком Эрл не сумел бы выполнить просьбу Иланы. За несколько дней в катакомбах без света и пищи он тоже устал. Много сил отняла рана и постоянные споры. Но, выпустив страх, что дремал в глубине, Эрл почувствовал мощный прилив сил.

Конфликт, поглощавший энергию, был порожден тем, что каждый, подобно волшебному зеркалу, отражал то, что другой не хотел признавать в окружающем мире. И что мучительно остро влекло к себе. Лучше вообще отрицать, что нуждаешься, чем обнаружить, что именно ты не способен принять эту часть бытия, потому что ее не достоин.

Весь жизненный опыт Иланы учил, что любой человек ищет способ использовать тех, кто с ним рядом. Обжегшись несколько раз, она стала себя убеждать, что чем праведней маска, тем хуже нутро, и Илана должна быть одна. Разрешив себе верить красивым словам и поступкам, она испытает боль. Чем сильнее ты хочешь быть с ней понимающим, нежным, заботливым, тем она больше провоцирует на откровенную грубость. Илана считает, что открывает обман лицемера, не видя того, что агрессия – просто ответ на ее поведение.

После знакомства с Гутруной, еще не достигнув пятнадцати лет, Эрл открыл, что женщина может использовать страсть как приманку. Она презирает мужчин, поддающихся чувству, и видит в них лишь инструмент для своих целей. Выяснив это, Эрл перестал реагировать на провокации. Он не верил им.

Но, отрицая такую любовь, Эрл не раз задавался вопросом, почему никто не пытался заигрывать с ним. Даже Альвенн, певица, которую он защитил, и которая стала потом женой Норта, в те дни тосковала по Орму. К нему обращались за помощью, от него ждали поддержки, но страсть вызывал старший брат.

И потом, в Агеноре, он явственно чувствовал, что привлекает к себе либо новых Гутрун, просчитавших заранее, что может дать Ливтрасир, либо юных восторженных девочек, видящих в нем воплощение некой мечты, совершенно не связанной с жизнью.

Любовь Руни тоже была лишена огня страсти. Сначала они ощущали такое родство душ, такую взаимную нежность, что мысли о том, что их чувство могло быть ущербным, казались огромною глупостью. Упрекнуть жену в том, что ему не хватает ее ласки, было нельзя. Но готовность, с которой она исполняла «супружеский долг», наводила на мысль об излишней, почти ненормальной покорности. Прямой отказ, с точки зрения Эрла, подчас был бы лучше подчеркнуто мягкой заботы, скрывающей горечь и чувство вины.

Постепенно Эрл начал считать, что с ним что-то не так. Руни просто не хочет его обижать, говоря вслух о том, что ей с ним плохо. Она любит и не желает ему причинить боль. Боясь его ранить, жена предпочтет промолчать, чтобы не разрушать то, что есть. И Эрл тоже молчал, опасаясь ее потерять.