Ллойд Александер - Тарен странник

– Полуправда хуже, чем ложь, – прошептал пастух прерывисто дыша. Послушай меня. Выслушай вторую половину правды. Да, давно это было, когда Даллбен появился у меня. Я не знаю, зачем он путешествовал по Прайдену и что искал.

– Но ребенок? – нетерпеливо воскликнул Тарен. – Его не было вовсе?

– Он был, – ответил Краддок, – Сын. Наш первенец, как я тебе и говорил. Но он не прожил и дня после своего рождения. Его мать умерла вместе с ним… – Он напряг последние силы. – А ты… мне нужна была твоя сила, твоя молодая сила, чтобы сохранить то, что осталось. Я не знал иного пути продолжить свое дело. Когда я лгал, мне было стыдно, но потом оказалось ещё более стыдным и невозможным сказать правду. Когда твой друг уехал, я мог только надеяться, что ты последуешь за ним, и дал тебе возможность сделать это. Ты решил остаться.

Краддок умолк. Казалось, он уже не дышит. Но глаза его снова открылись.

– Вот она, правда, – поспешно говорил Краддок, словно боялся не успеть досказать всё. – Сначала я опирался на тебя, как на мой костыль, потому что ты служил моей цели. Но потом… ни один отец не любил своего сына так же нежно и сильно, как я полюбил тебя.

Слезы ослепляли Тарена. Ком горечи застрял в горле. Краддок, попытавшийся подняться, снова рухнул на камни.

– Уходи отсюда, – твердил он.

Рука Тарена непроизвольно скользнула под куртку. Пальцы нащупали круглое устье боевого рога. С криком радости он вскочил на ноги. Рог Эйлонви! Выбегая из хижины вслед за Гурджи, он не думая подхватил его и прицепил к поясу. Поспешно вытащил он из-под полы плаща спасительный рог. Зов, которым он так дорожил, теперь долетит к Красивому Народу! Он один мог спасти Краддока. Покачиваясь, он прислонился спиной к выступу скалы. Мелодия, которой научил его Доли, медленно, словно в тумане, всплывала в памяти. Внезапно звуки эти явственно прозвучали в его голове.

Он поднял рог и поднес его к губам. Голос рога был чистым и ясным. Ветер подхватил громкие протяжные звуки и, будто послушный гонец, понес их вдоль ущелья, где они множились бесконечным эхом. В глазах Тарена потемнело, и он без сил опустился на край скалы.

Как долго они оставались здесь, буквально цепляясь за острые камни, он не знал. Были ли это мгновения или долгие часы? Ои пришел в себя от прикосновения сильных рук, которые несли его, словно бы по воздуху. Туго обвязанная вокруг талии веревка врезалась в тело. Почти в беспамятстве он видел широкие лица карликов, этих подземных жителей, во множестве окружавших его.

И Тарен снова впал в забытье.

Когда он в следующий раз открыл глаза, то обнаружил, что лежит в хижине у ярко пылающего очага. Гурджи сидел рядом. Тарен вскочил. Боль опалила грудь. С удивлением он увидел на груди свежую повязку.

– Сигнал, – слабо пробормотал он, – на него ответили…

– Да, да! – закричал Гурджи. – Красивый Народ спас слабого Гурджи и доброго хозяина! Они смазали раны хозяина лечебными смазками и перевязали крепкими повязками.

– Они пришли на наш зов, – повторил Тарен. – Добрый старый Доли предупреждал меня не тратить последний сигнал. Я рад, что сохранил его и спас Краддока. Как он себя чувствует? – Он внезапно умолк, увидев наполненные слезами глаза Гурджи.

Бедняга съежился и опустил свою лохматую голову.

Тарен почувствовал, как безмолвный крик боли резанул горло. Он откинулся назад, и тревожная тьма застила веселый свет очага.

Глава шестнадцатая

ТАРЕН СТРАННИК

Его трясла лихорадка. Он весь пылал. Ему казалось, что он с трудом продирается сквозь горящий лес, пламя проникает внутрь, раскаляет голову, готовую разорваться от безумной боли. Он метался на соломенной подстилке, не различая ни дня ни ночи. Часто в его видениях возникали полузнакомые расплывающиеся лица. Эйлонви, друзья, все, кого он любил, появлялись и тут же ускользали от него, уплывали и менялись, как несомые ветром облака. А то наплывали кошмарные видения, от которых он вскрикивал и в ужасе скатывался с подстилки на пол. Однажды ему показалось, что над ним склонился Ффлевддур. Бард был изнурен, глаза его ввалились, желтые волосы спутались и прилипли ко лбу, рот скорбно сжат, а длинный нос на обостренном лице похож был на острый клинок. Одежда его была рваной и грязной. На плече у Ффлевддура сидела Карр и повторяла:

– Тар-рен! Тар-рен!

Видение это было таким четким, что Тарен даже услышал голос барда.

– Отлично! На самом деле хватит валяться! – говорил Ффлевддур.

Тарен открыл глаза. Рядом с бардом сидел Гурджи, с тревогой глядевший на него.

Тарен протер глаза. Он не понимал, спит ли или бодрствует. На этот раз лица не исчезли. Он сощурился. Овечью шкуру сняли с окна, и солнечный свет проникал в хижину.

– Гурджи? И ты, Карр? – хрипло сказал Тарен. – Ффлевддур? Что с тобой случилось? От тебя осталась половина!

– Не тебе говорить о внешнем виде, старина, – усмехнулся бард. – Если бы ты мог видеть себя сейчас, уверен, ты не стал бы спорить со мной, кто из нас лучше выглядит.

Все еще не совсем пришедший в себя, Тарен обернулся к Гурджи, который радостно подпрыгнул и забил в ладоши.

– Добрый хозяин опять здоров! – закричал Гурджи. – С ним все в порядке! Нет ни стоналок, ни дрожалок, ни плясучих трясучек! И это верный, умный Гурджи, тот, кто заботился о нем!

– Это правда, – согласился Ффлевддур, – последние две недели он суетился и квохтал над тобой, как наседка, и заботился так, будто ты один из его любимых ягнят.

Гурджи радостно и гордо заулыбался.

– Из Каер Даллбен я летел стрелой, – продолжал бард, – э-э-э… ладно, почти как стрела. Правда, я немного заблудился, а затем повалил снег. Ллиан проваливалась в сугробы по самые уши, и, в конце концов, даже она вынуждена была остановиться. Некоторое время мы укрывались в пещере… Клянусь Великим Белином, я думал, что уже никогда не увижу солнечного света! – Ффлевддур потряс своим обтрепанным, в дырах и пятнах грязи, плащом. – В таком путешествии нетрудно и обноситься. Не говоря уж о том, что три четверти пути я не имел и крохи во рту. Просто умирал с голоду. К счастью, Карр нашла нас и повела кратчайшей дорогой.

Тут и Карр довольно пощелкала клювом.

– Что касается Даллбена, – не умолкал Ффлевддур, – то он был расстроен намного сильнее, чем хотел показать. Однако он сказал мне на прощание: «Тарен не сын пастуха, но останется он там или нет, решать ему».