Марк Даниэль Лахлан - Темный лорд. Заклятье волка

Карас от холода перестал соображать. Ему хотелось пой­ти обратно, чтобы согреться в движении, однако ритуал за­чаровывал его. Внутри него разверзлась пустота, как будто он сам стал черным и пустым провалом под землей, как буд­то он сам превратился в океан и внутри него колыхались не­видимые приливы.

Крик, почти невыносимо громкий, заполнил пещеру. Кри­чала сестра:

— Как мне спастись от него? Я не стану им, я не умру от его зубов, как она!

Глаза у нее были остекленевшие и широко распахнутые, как будто то, что она видела, находилось за пределами пе­щеры. Карас не понял из ее слов ровным счетом ничего. Никто у них не умирал, младшая сестра была дома, с тет­ками.

— Нет, нет. Я не пойду этим путем. Нет. Нет!

Карас хотел подойти к ней, помочь, но не стал.

— Я не дам того, что ты просишь. Это слишком! Слишком дорого.

Карас наблюдал за сестрой в свете лампы и мягкого свече­ния на стенах пещеры. Значит, она отказывается от того, что предлагает источник, а ему даже не позволили попробовать. Почему же нет?

Мать продолжала бормотать нараспев, однако Эли озира­лась по сторонам, словно слепец, который ищет, с какой сто­роны доносится звук.

Почему же она отказывается от того, что он схватил бы не думая? Он полез через каменные пальцы к уступу, на кото­ром сидели мать и сестра. Мышцы окаменели от холода, его сотрясала идущая изнутри дрожь. Он втиснулся между ма­терью и сестрой. Потом пожевал травы. Вкус был горький, землистый, даже более того — пока он жевал, на зубах хру­стел песок и каменная пыль. Он с трудом проглотил. Во рту осталось полно песка. Карас взял черпак, лежавший рядом с матерью, и зачерпнул воды. Выпил.

Он понятия не имел, сколько времени еще слушал бормо­тание матери. Из носа потекло, он высморкался. Только про­чистить нос никак не удавалось, и он все сморкался и смор­кался. Еще изо рта потекла слюна, и мышцы лица казались какими-то чужими. Он не вполне контролировал их. Он рас­тягивал рот и водил головой из стороны в сторону.

Бормотание матери приобрело удивительное свойство, слова как будто воплощались: произнесенные, они не исче­зали, а выплывали из ее рта и падали на воду, словно лепест­ки цветов. Он не видел их, однако был уверен, что они здесь, слова-лепестки, выпадающие из ее рта.

Он услышал, как его зовет кто-то. Это не были слова на знакомом ему языке, они просто шуршали в сознании, буд­то сухие листья в лесу, потревоженные чьими-то ногами.

Затем слова сделались яснее и понятнее. «Это то самое место».

— Какое место?

Он озирался вокруг, пытаясь понять, кто это говорит. Го­лос был женский, но незнакомый.

«Место, где ты потерялся».

— Я не терялся, я знаю дорогу обратно.

«Разве ты не видишь, что ты выпил?»

Вода уже не была красной от света камней, она стала про­зрачной и серой. В ней блестели знаки, некоторые были се­ребристыми, как рыбки в пруду, некоторые медными и сия­ющими так ярко, как будто на них падали лучи солнца, некоторые были прочными и жесткими, зеленые и поросшие ракушками, они торчали из-под воды, словно остовы зато­нувших кораблей.

— Что это такое?

«Необходимые знаки».

— Для чего необходимые?

«Для магии».

Он знал, что перед ним такое — ключи, ключи, с помощью которых он переделает мир так, как захочет, с помощью ко­торых станет богом.

— Что я должен сделать?

«Ты сам знаешь, что должен».

Его разобрал смех. Он был уверен, что ему в рот попал во­лос, который раздражает язык и нёбо. Он снова зачерпнул воды и выпил. Но никакого волоса не оказалось, а если и был, то он никак не мог его смыть. Лицо справа горело. Он с тру­дом соображал, как будто его выдернули из глубокого сна как раз в тот миг, когда собственное «я» позабыто, а глаза, уши и разум просто воспринимают мир, не пытаясь ничего объяснять и не ища в нем смысла.

Затем нечто похожее на его личность вернулось, но каким- то другим. Все невнятные, невысказанные, намеренно игно­рируемые и презираемые желания выдвинулись на передний план, а вся нежность, любовь и доброта съежились от их на­пора.

На коже сестры мерцал и подрагивал какой-то знак, три пе­реплетенных треугольника. А затем остался только один тре­угольник, но, приглядевшись, он понял, что треугольник не хочет оставаться один. Он желал, чтобы два другие были ря­дом. Карас увидел сражение, знамена, трепещущие на солн­це: алое, золотистое и еще одно, черное, — это было знамя смерти, огромная туча мух, зависшая над полем боя. Ему вспомнилась одна история, которую он слышал. Богиня Геката отправилась на пир, а богатый и злобный правитель ре­шил посмеяться над ней, испытать ее проницательность и дар предвидения, поэтому приказал подать ей в похлебке младен­ца без рук, без ног и без головы. Богиня, желая наказать пра­вителя, прокляла его, он превратился в волка и съел двадцать собственных сыновей. Человек, превратившийся в волка. Вот, кого стоит бояться. Гнев человека-волка был неукротим, при­ступы голода по силе равнялись океанским приливам, никог­да, никак он не мог насытиться.

Карас сосредоточился на себе и жизни своей семьи за сте­нами города. Что у них за жизнь? Не лучше, чем у крыс. Они живут в жалкой лачуге без всякой надежды на счастье. Здесь, внизу, в источнике, была надежда. Наверху, воплощенная в его матери и сестрах, поджидала несвобода, ставшая уже традицией. Отца у него нет, зато есть три женщины, о кото­рых надо заботиться. Его поработила нищета. У него не бу­дет ни хорошего образования, ни возможности стать чинов­ником во дворце, пока они висят на нем. Обида клокотала в душе.

Он еще раз хлебнул воды и на этот раз почувствовал, как символы входят в него, гудящие, дышащие, они несли с со­бой живые картины сражений, гор, лесов и широких синих морей. Они проросли в нем, словно он был землей, а они — выросшим из нее деревом; как будто он был деревом, а они — обвившей его лианой; как будто он был лианой, а они — зем­лей, которая питается ее опавшими листьями и плодами. Он ощутил их силу: управлять людьми, принуждать их к поступ­кам, даже убивать их. Но в следующий миг символы покину­ли его. Они не останутся.

— Что мне сделать?

Он сам знал.

Карас соскользнул в озеро. С краю вода доходила до гру­ди, но он чувствовал, что каменное дно идет под уклон. Он взял мать за ноги и потянул на себя. Пребывавшая в трансе, ослабевшая и замерзшая, она даже не сопротивлялась, когда он ее утопил.

Он снова хлебнул воды, и символы хлынули в него. Но и на этот раз не задержались.

Карас взял за ноги сестру и стащил вниз, подержал под во­дой. Секунду она сопротивлялась, а затем силы покинули ее, и она утонула так же быстро, как мать.