Лилия Касмасова - Инферняня (СИ)

— Минутку, — говорит Томас.

Берет чуть правее, видимо, не желая оцарапать престижную машину дверцей своей каракатицы.

— Пересаживаемся! — объявил Томас, открыл дверь и вылез наружу.

— Куда? — крикнула я вслед.

Вышла, а он уже садится за руль лимузина. О, так в нем поедем! Неплохо.

— Можешь оставить куртку в боте, — сказал Томас мне.

Какой шикарный салон! Никогда не ездила в лимузине! Все было скромным, но сразу видно — ужасно дорогим. Бежевые кожаные диваны, уходящие в бесконечность, бар из полированного дерева. Единственное, что отличало этот лимузин от тех, что я видела по телевизору — между шофером и салоном не было перегородки. Я уселась на длинный диванчик с того края, что ближе к шоферскому креслу — в нем уже устроился Томас.

Швайгер плюхнулся на диван в конце салона. Вивиан задержалась на улице, спросила:

— А этот замок не продается?

— Это вряд ли, — сказал Томас.

— Мне он нравится, — сказала Вивиан, усаживаясь рядом со Швайгером. — Далеко мы от Парижа?

— В десяти километрах, — ответил Томас.

— Отлично, — сказала Вивиан.

— Да, до обговоренного времени пятнадцать минут, — сказал Томас. — Мы как раз успеваем.

— Я не о том, — отмахнулась Вивиан. — Хорошее месторасположение. Его не собираются продать?

Томас сказал:

— Хорошо, я узнаю…

Мы выехали с брусчатки, прокатились вдоль каштановой аллеи — несколько спелых плодов щелкнуло по крыше — и покинули поместье через большие кованые и, по — моему, точь — в-точь такие же, как на Аляске, ворота.

— Пристегнитесь, — сказал Томас.

Я нашла ремень где‑то между спинкой и сиденьем. Швайгер лишь пожал плечами и открыл мини — бар:

— Хм… чипсы… А чего‑нибудь повкуснее тут не найдется?

— Дайте мне, — попросила я, и Швайгер кинул мне шуршащую пачку.

— На башне вроде есть ресторан, — сказал Швайгер.

— Да, но сейчас он еще закрыт, — сказал Томас. — Перекусим где‑нибудь в кафе поблизости… Ваше свидание с Гермесом проходило в этом ресторане? — обратился он к Вивиан.

— Нет, — сказала она. — На смотровой площадке третьего этажа.

— Ясно, — сказал Томас.

Швайгер яростно разорвал пачку орешков. Они стрельнули во все стороны, покатились по полу.

— Держитесь, — сказал в этот момент Томас.

Колеса взвизгнули. Машина помчалась через какие‑то кусты, перепрыгивала над заборчиками и заборами, скользила на двух колесах меж какими‑то камнями.

— Сократим путь, — сообщил Томас.

Швайгер как упал при первом прыжке на заднее стекло, так и полулежал там, скорячившись и держась непонятно за что. Чипсы выпадали из пакета в моей руке, как я его не поворачивала, потому что машина меняла точку опоры еще быстрее.

Когда мы ворвались в город, стало еще хуже: мы проносились иногда по стенам, будто всего лишь въезжали на тротуар. Особенно жутко было, когда маневр этот Томас проделал в узком — преузком переулке, который предназначался для пешеходов. Вернее, для одного пешехода, потому что двое толкались бы локтями. А потому машина бы ну никак не прошла. Горизонтально. А вертикально — пожалуйста.

Швайгер каким‑то чудом сполз на сиденье и теперь пытался пристегнуться, но никак не мог найти, куда защелкнуть карабин.

Не знаю, что подумали бедные парижане, буднично спешившие на работу, и полусонные растерянные туристы. Может, что это какой‑нибудь богатенький сынок возвращается пьяный с вечеринки? А может, что они пропустили объявление о „Формуле-1“, нынче проходящей прям внутри их города? Хорошо хоть, мы никого не сбили и нас не остановила полиция — может, у нее здесь рабочий день начинается как у всех, в девять утра?

— Уф, — сказал Швайгер, приладив, наконец, ремень безопасности.

А лимузин остановился. Прямо под Эйфелевой башней. Ну, вернее, мне так показалось. Потому что она нависала над нами бесконечным башенным краном. (Интересно, можно ли использовать Эйфелеву башню как кран? Или как гигантские качели, например? Ну, добавить недостающие для этого детали…)

Томас уже спешил ко входу, я бежала за ним, за мной бежали Вивиан и Швайгер. Как же я устала ходить на каблуках! Это пытка какая‑то! Где мои кеды, любимые, разношенные кедики? Последний раз я в вас топала по бутику в Лос — Анджелесе, где выбирала эти дурацкие туфли!

— Томас, — сказала я. — Где мои кеды?

— Остались в „Форде“.

— Они были в „Форде“?! Почему ты не сказал!

Он посмотрел на мои туфли:

— Извини, я не подумал.

Как мило. Я ожидала, что он скажет: „А я‑то при чем. Ты сама их туда бросила вместе с джинсами“. Мы все мчались и мчались куда‑то, сломя голову. Я и подумать не успела переодеться.

А Вивиан ничего, хотя шпильки у нее еще выше, держится. Привычка, наверное.

На башню пускали только с полдесятого, а сейчас было без пятнадцати восемь. И что же мы будем делать? Вон охрана, вон полицейский околачивается.

Но Томас смело пошел вперед, прямо к охраннику, а по дороге тихо спросил у нас:

— Кто‑нибудь знает французский?

Томас — и чего‑то не знает! Вот это да! Эх, жалко я по — французски совсем не бэ ни мэ, а то бы я сказала так небрежно: „Да, я знаю“. Он бы дико удивился и спросил: „Но откуда, Алисия?!“ А я бы ответила: „Ну, отдыхала я прошлым летом на французской ривьере…“ (Вообще‑то прошлым летом я отдыхала на ферме в Техасе, у бабушки с дедушкой, но Томас‑то об этом не знает!)

Оказалось, ничего подобного — никакой переводчик Томасу не нужен: когда Вивиан и Швайгер ответили, что понимают немного по — французски, он сказал:

— Ясно. Когда я скажу, задержите дыхание.

А, понятно, флакон информации.

Едва мы приблизились к насторожившемуся охраннику, Томас бросил через плечо:

— Сейчас.

Его рука с флаконом выскользнула из кармана и прыснула жидкостью за его спиной.

— Бонжур, — сказал Томас охраннику и продолжил быстро — быстро лопотать на французском.

Охранник кивнул, сказал слово вроде „Бьясюр“ и еще что‑то, при этом обратился к нам „Медам — месье“ и повел нас к лестнице. Томас сообщил нам:

— Он сказал, что лифты в это время не работают, и нам придется подниматься по лестнице.

Охранник провел нас ко входу в одну из четырех гигантских башенных „ног“, отпер двери и показал нам, куда идти, после чего вернулся обратно на свой пост.

Мы поднимались все выше и выше, и все больше открывался нам Париж — отсюда он был великолепен: желтеющие осенние деревья, река, рассвет, и стада светлых старинных зданий. Дух захватывало.