Керстин Гир - Таймлесс. Сапфировая книга

— «Зеленый всадник», — сказал он. — Если меня не подводит память, вы искали именно это.

Лесли подскочила и схватила книгу.

— Но я смотрела эту книгу в библиотеке, там ничего особенного… — бормотала она.

Мистер Бернхард снисходительно улыбнулся ей.

— Я предполагаю, что причиной этому было то обстоятельство, что книга, которую вы видели в библиотеке, не была собственностью лорда Монтроуза. Я думаю однако, что этот экземпляр вас заинтересует.

Он слегка поклонился и вышел, а мы с Лесли тут же забрались на кровать. На пол упал листок бумаги, на котором миниатюрным почерком кто-то написал сотни цифр. От возбуждения щеки у Лесли горели.

— О боже, это шифр! — закричала она. —Великолепно!Я просто мечтала об этом. Теперь нам нужно только узнать, что он обозначает!

— Да, — сказал Ксемериус, вися на карнизе для занавесей. — Я частенько это слышал. Мне кажется, это одно из знаменитых последних предложений…

Но Лесли понадобилось меньше пяти минут, чтобы сообразить, что цифры указывают на отдельные буквы в тексте.

— Первая цифра — это номер страницы, вторая — строки, третья — слова, четвертая — буквы. Видишь? 14–22–6–3 означает на четырнадцатой странице, в двадцать второй строке, шестое слово, а в нем — третья буква. — Она потрясла головой. — Так просто! В каждой второй детской книжке упоминается, если я не ошибаюсь. Ладно, неважно… Значит, первая буква — «е».

Ксемериус, явно впечатленный, только кивал.

— Слушай свою подружку!

— Не забудь, что речь идет о жизни и смерти, — сказала Лесли. — Я не хочу потерять лучшую подругу, только потому, что она, немного поцеловавшись, оказалась не в состоянии пользоваться мозгом.

— Мои слова! — Это был Ксемериус.

— Тебе необходимо прекратить реветь, а вместо этого выяснить, что узнали Люси и Пол, — продолжала Лесли настойчиво. — Если тебя сегодня снова пошлют элапсировать в 1956 год — просто попроси мистера Джорджа, — ты должна настоять на личном разговоре с дедушкой. Что это вообще за дурацкая идея — пойти в кафе! И на этот раз ты все запишешь, все, что он тебе расскажет, каждую подробность, слышишь? — Она вздохнула. — Ты уверена, что прозвучалофлорентийский Альянс?Я нигде ничего не нашла по этому поводу. Нам обязательно нужно заглянуть в тайные рукописи, которые граф Сен-Жермен оставил Хранителям. Если бы Ксемериус только мог двигать предметы, он мог бы найти архивы, пройти через стену и просто прочитать…

— Да-да, попрекай меня бесполезностью, — обиженно сказал Ксемериус. — Мне понадобилось всего семь столетий, чтобы свыкнуться с мыслью, что я не могу перевернуть даже одну страницу в книге.

Раздался стук в дверь, и в комнату заглянула Каролина.

— Нас зовут к ленчу! Гвенни, за тобой и Шарлоттой через час заедут.

Я застонала.

— С Шарлоттой?

— Да, тетя Гленда сказала. Бедную Шарлотту используют как учительницу безнадежных талантов… или как-то так.

— Я не голодная, — сказала я.

— Мы сейчас спустимся, — сказала Лесли и толкнула меня под ребра. — Гвенни, ну-ка. У тебя еще будет время, чтобы купаться в жалости к самой себе. Сейчас тебе надо что-то поесть!

Я села и высморкалась.

— У меня сейчас не хватит нервов слушать язвительные замечания тети Гленды.

— Жаль. Тебе понадобятся крепкие нервы, чтобы выжить в ближайшее время. — Лесли потянула меня, и я встала на ноги. — Шарлотта и твоя тетя — очень хорошая тренировка для серьезного случая. Если ты переживешь ленч, то суаре тебе будет нипочем.

— А если и нет, то ты всегда можешь сделать харакири, — сказал Ксемериус.

Вместо приветствия, мадам Россини притянула меня к груди.

— Моя лебедушка! Наконец-то ты пришла. Я скучала по тебе.

— Я по вам тоже, — сказала я искренне.

Одно присутствие мадам Россини с ее бурлящей сердечностью и изумительным французским акцентом («лебьодушька»! Если бы Гидеон мог слышать!) действовало на меня живительно и успокоительно одновременно. Она была бальзамом для моей пострадавшей самооценки.

— Ты будешь в восхищении, когда увидишь, что я сшила для тебя. Джордано почти плакал, когда я показала ему твои платья, так они хороши!

— Охотно верю, — сказала я.

Джордано наверняка плакал оттого, что сам не мог надеть эти платья. Но все-таки сегодня он был несколько дружелюбнее, не в последнюю очередь потому, что с танцами у меня на этот раз получалось намного лучше, а при помощи суфлирующего Ксемериуса я могла точно ответить, кто из лордов был приверженцем тори, а кто — вигов. (Ксемериус просто подглядывал через плечо Шарлотте, держащей в руках записи.) Собственнуюлегенду— меня зовут Пенелопа Мари Грей, родилась в 1765 году — опять-таки благодаря Ксемериусу я отбарабанила без запинки, включая полные имена умерших родителей. Только с веером я никак не могла управиться, но Шарлотта сделала конструктивное предложение — я вообще не должна пользоваться им.

В конце занятия Джордано передал мне список со словами, которые я ни при каких условиях не должна использовать.

— До завтра выучить наизусть и усвоить! — прогундосил он. — В восемнадцатом веке нет никаких автобусов, дикторов новостей, пылесосов, ничего не «супер», не «классно» или «прикольно», никто не знает о расщеплении атома, коллагеновых кремах или озоновых дырах.

Да неужели? Пытаясь представить себе, какого черта я должна на суаре в восемнадцатом веке не устоять перед искушением построить предложение, в котором упоминались бы слова «диктор новостей», «озоновая дыра» и «коллагеновый крем», я вежливо сказала «окей», из-за чего Джордано снова взвизгнул:

— Не-е-е-е-ет! Именно не «окей»! Нет никаких «окей» в восемнадцатом веке, глупая девчонка!

Мадам Россини зашнуровала мне на спине корсаж. И снова я была удивлена, насколько он был удобен. Находясь внутри этой штуки, непроизвольно выпрямляешься. Вокруг бедер мне застегнули проволочный каркас, снабженный мягкой оболочкой (я могу себе представить, что в восемнадцатом веке было золотое время для широкобедрых и толстопопых женщин). Потом мадам Россини помогла мне надеть через голову темно-красное платье. Она застегнула длинный ряд крючочков и пуговиц на спине, пока я проходилась пальцами по богатой вышивке по шелку. Эх, вот это была красота!

Мадам Россини медленно обошла вокруг меня, и на ее лице расцвела довольная улыбка.

— Волшебно.Magnifique.[27]

— Это платье для бала? — спросила я.

— Нет, это для суаре. — Мадам Россини приколола крошечные, изящные шелковые розочки вокруг круглого выреза. Она держала во рту булавки, поэтому говорила невнятно. — На суаре можно не пудрить волосы, и темный цвет будет фантастически выглядеть к этому оттенку красного. Точно, как я задумала. — Она лукаво подмигнула мне. — Ты произведешь фурор, лебедушка, n'est ce pas?[28]Хотя это наверняка не то, что они планируют. Но что я могу сделать? — Она заломила руки, но, не в пример Джордано, ее маленькая фигура с черепашьей шеей выглядела очень мило. — Ты красавица, и во что бы я тебя ни одела, ничего бы не помогло. Так, лебедушка, с этим все ясно. Теперь — бальное платье.