Кирилл Клеванский - Колдун. Чужое сердце

— И это мне говорит сын пастуха? — скривился Майкл и взглянул на бутылку. — Угостишь?

Маг разлил вино и что-то прошептал. Второй бокал качнулся и полетел прямо в руки императора.

— Не забывай, кто мой названый отец и к какому роду я принадлежу.

— Но сути-то это не меняет.

— О да! — Волшебник как-то странно захихикал и залпом, совсем по-солдатски, осушил бокал. — Я все тот же пастух, а ты восторженный интриган.

— Только один теперь носит фамилию Гийом, а другой — Самбер, — подхватил Майкл и так же залпом опрокинул бокал.

За окном в императорском саду с деревьев уже почти опала листва — близится зима, а с ней придут и новые проблемы.

«Полюби меня темные богини, если я еще хоть на час задержусь в этом гадючнике!» — думал принц, забрасывая в походный мешок самые необходимые, по его мнению, вещи. Несколько чернильниц, деньги, книги и сухари с солониной.

Уже через десять минут из покоев выскользнула серая тень, озиравшаяся, подобно матерому Ночнику.

«Как говорил один мой знакомый, — припомнил Константин, — императоры — как женщины: под «нет» обычно подразумевают «меня нужно уговорить, но в принципе — да».

И неважно, что этого аристократа потом сослали к Северному морю, главное — суть, сама идея. И боги не дадут солгать — Константин честно пытался уговорить отца, но старый перечник уперся своими воистину исполинскими рогами и не отступал ни на шаг.

Покидая дворец через парадный вход, Константин не задумывался о том, почему ему не встретилась стража, как его упустили десятки магов. Единственное, о чем он думал, кое-как перелезая через забор: «Где же мне купить лошадь?»

— Апчхи! — Я все-таки не сдержался, и крупный ком снега, решивший, что презренный смертный не должен нарушать вечную тишину гор, свалился мне на голову. Хорошо еще не подобрал с собой пару камушков, пока катился по склону.

— Эка ты, брат… Может, привал? — стуча зубами, спросил Руст.

— Нет, парни, — покачал головой командир. — Нам еще пять лиг пешкодромить, так что вперед.

И наша четверка двинулась дальше по склону. Вот чего-чего, а холодов я никогда не боялся. Жизнь в Питере, где присказка: «У нас было лето, но в тот день я работал» приобретает особый смысл, научила меня не обращать внимания на такие мелочи, как столбик термометра, опустившийся много ниже нуля. Ну да, так я думал, пока не попал на Харупдов гребень. Это была длинная горная гряда, преградившая путь нашей изрядно поредевшей армии. Здесь, на высоте около четырех километров, температура близилась к абсолютному нулю, да и у склонов было не лучше: осень прошла, наступили долгие три с половиной сезона холодов. И одни лишь боги знают, каких трудов мне стоило выцепить зимний плащ у обозников. Сапоги, кушак и остальное достал в рейдах — мертвякам все равно, а мне тепло.

— Сиритэ лангоск! — выругался Ушастый. Эх, жаль, в эльфийском я не так силен, как в наречии гномов.

Вот уж кому действительно тяжко — исконно лесной житель непривычен к такой погодке. Как он держится, я вообще не представляю, но на то он и эльф, чтобы быть непонятным, таинственным и все такое прочее.

Я поднял голову и, выставив ладонь козырьком, окинул взглядом перевал. Сегодня нужно проложить дорогу на пять лиг, потом сделать легкий привал, пройти еще три и там заночевать. Не знаю, как там наши Альпы форсировали, но точно знаю, как себя чувствовали тогдашние разведчики. Одним словом — дерьмово.

— Что встали? — перекрывая вой поднявшегося ветра, крикнул Пило. — Шевелите культями!

Плотнее запахнувшись в плащ и замотав лицо импровизированным шарфом, я сделал следующий шаг. Через полчаса мне нужно будет идти первым и с помощью широкой палки разгребать сугробы. Вот это действительно адская работенка. И хоть смена длилась всего пятнадцать минут, за эти четверть часа я успевал припомнить все ругательные словечки на всех известных мне языках. Возможно, черная полоса, настигшая нас после Борса, все еще не хочет сменятся не белую…

В лагерь мы вернулись с богатой добычей. Впрочем, нас уже ждали — Старший и еще какой-то тип (как выяснилось позже — сам герцог Часит эл Рисут). Посмотрев на нас, этот урка забрал пленных, кинул мешочек с золотом и намекнул, что о произошедшем нам надо забыть. Все всё поняли и, согнувшись в поклоне, поблагодарили за щедрость. На возмущение не было ни сил, ни желания. Все тело ныло. А когда лекари стали меня обрабатывать… короче, три дня я валялся в бреду. С нас буквально сдирали одежду, вправляли кости и зашивали без наркоза, даже выпить не дали. Пять минут я терпел, но когда с груди сорвали прилипшую кольчугу, вырубился. Иногда в реальность меня выдергивали приступы нестерпимой боли — это едкой смесью обрабатывали швы. Всего этих швов, затем ставших шрамами, я приобрел ровно тридцать три штуки. Смешно, но что поделать. Кстати, мне еще повезло. Многие раненые, вернувшиеся с поля, померли от потери крови, да и я, как выяснилось, был близок к этому.

Вообще наш лагерь выглядел жалко. Когда армия вернулась, деления на наемников, легионеров или солдат не было. Мертвых сваливали в огромные костры, и дым от них вился к небу несколько дней. Потом в течение недели отправились перерождаться еще несколько тысяч тяжелораненых. А о тех, кто не помер, лучше и не вспоминать. Следует благодарить Харту, что меня такая участь миновала. Сотни людей остались калеками — кто без одной ноги, кто без обеих. Я даже видел несколько «червей», тех, кому господа лекари отхватили все конечности, дабы не пустить заражение к торсу. Одним словом — жуть. Столько слез и стонов, сколько пролилось и прозвучало в лагере, я не видел и не слышал на самом поле боя.

Досталось и Молчуну. В горячке боя никто не приметил, что у Тиста левая сторона лица залита кровью, а берсерк и сам не помнил, как потерял глаз. Колдунья тоже не цвела ромашками. Магический бой полностью ее вымотал, и девушка перегорела. Она отдала всю свою энергию и теперь мало отличалась от обычных разумных. Когда я поинтересовался, обратим ли этот процесс, Нейла только грустно вздохнула, взъерошила мне волосы и ничего не ответила. На следующий день мы наблюдали великолепную картину. Молчун, с повязкой на лице и шиной на руке, прижимал к себе хрупкую магиню, или уже не магиню, и на лице вечно спокойного героя сияла довольная улыбка. Вечером они покинули лагерь, а мы получили приглашение на свадьбу. Вот так наш отряд стал насчитывать лишь четыре разумных. Но самое важное другое. Теперь мы были вынуждены обходиться сугубо мужской компанией, и это поистине страшно. Некому было одергивать Щуплого, когда он увлекался сальными шуточками, а эльф больше не мог за здорово живешь изливать свои философские думы. Вместо подзатыльников он огребал смачные тычки, обычно в зубы.