Нужный (СИ) - Руслан Ряфатевич Агишев
— Эт-т-о все? — чуть заикаясь от пережитого спросил доктор, стараясь не смотреть вправо. Оттуда еще до сих пор поднимались к небу густые клубы дыма. — Клиника сможет дальше работать?
— В этом, Михаил Евгеньевич, нет никаких сомнений! Работайте совершенно спокойно. Больше к вам ни одна гнида не сунется. Каждый на Улице знает, что клинику трогать нельзя, — Рафи говорил рубленными фразами, заставляя верить каждому своему слову. — Завтра вам придет старший от плотников. Ему скажете, какая и когда вам нужна мебель. О деньгах не думайте, все меняйте.
Зарубин что-то пытался вставить, но от энергичного напора парня чуть растерялся.
— Не забудьте о лекарствах. Подготовьте необходимый список того, что вам нужно. Достанем, хоть из под земли. И еще один момент. Скоро к вам начнут приходить люди с сильным желанием пожертвовать деньги на больницу. Не отталкивайте их.
Доктор в ответ развел руками. Мол, пусть приходят. Только на его памяти ни одного такого человека еще не было. Всем, наоборот, бы захапать что-нибудь.
— Вот увидите, доктор. Придут. Косяками к вам толстосумы попрут на благое дело жертвовать. Еще метлой отгонять станете, — с напором ответил парень на это невысказанное вслух сомнение. — А кто не пойдет…
Глава 17
* * *
Двое — парень и девушка в строгих гимназических костюмах — тихо беседовали, заняв самый дальний столик в небольшом кафе. Со стороны их можно было принять за влюбленную парочку. Их стулья были сдвинуты, локти соприкасались друг с другом. Казалось, еще немного, и их губы сольются в поцелуе.
Но, прислушавшись к беседе молодых людей, впечатление менялось на прямо противоположное. Кем-кем, но влюбленными, они никак не могли быть.
— … Ну, Лёша, я прошу тебя, — прятавшая лицо девушка едва не плакала. — Ты же обещал, что сожжешь эти фотографии. Клялся именем своей матушки…Прошу тебя, Лёшенька, не надо…
Видно было, что она в полном отчаянии. В лице не кровинки, губы плотно сжаты. В глазах же плескался такой океан безнадеги, что страшно становилось.
— Лёшенька, милый, прошу, скажи, что ты пошутил. Правда, ведь? Это просто шутка, глупая шутка, — он вдруг вскинула голову с надеждой в глазах. Видимо, эта мысль только-только пришла ей в голову. — Ты ведь пошутил? Ведь, ты не делал тогда никаких фотографий? Так ведь? Давай забудем все плохое, что недавно было, и начнем заново. Нам ведь было так хорошо, Лёшенька. Мы…
Она схватила его ладонь и прижала к своей груди.
— Заткнись! — буркнул он, вырывая свою ладонь. Резко сдвинул стул в сторону, и развалился, положив ногу на ногу. — Ты чего там себе придумала? Свадебку с белым платьем, сопливых спиногрызов? Совсем охренела? Нет и не было никаких «мы». Я просто позабавился, хорошо провел время. Просто присунуть захотелось наивной дурочке.
У девушки в момент посерело лицо, сделавшись жутко безжизненным, отталкивающим. Казалось, в это мгновение вся жизнь из нее ушла. Девичий взгляд окончательно потух, руки плетьми упали вдоль тела. Почти смертельный удар.
— Успокоилась? Вот и славно. А теперь слушай меня очень внимательно, — парень удовлетворенно хмыкнул. Доволен, что удалось избежать истерики. — Мозги у тебя вроде есть, поэтому, надеюсь, не придется повторять несколько раз. Хотя… с такими сиськами мозги и не больно нужны.
Его взгляд засалился, когда опустился на ее грудь. Та, стянутая белоснежной блузкой, и, правда, выглядела весьма соблазнительно.
— В ту ночь, когда ты выпила лишнего, я сделал много разных фотографий. В черных чулках и кружевных трусиках ты так живописно развалилась в постели, что фотографии вышли особенно четкими. Каждый твой волосик можно разглядеть. Я очень постарался, — его голос стал тише и загадочнее, словно речь шла о какой-то тайне. — Понимаешь, что будет, если все это окажется у какого-нибудь репортера?
Девушка смотрела на него остекленевшими, мертвыми глазами. Казалась куклой, сделанной искусным мастером так, что можно было спутать с живым человеком.
— Я расскажу, что будет, — видя ее состояние, парень, похоже, решил все «разжевать». — Фотографии, конечно, же никто не будет публиковать в газете. Репортеры не дураки, чтобы делать такое. Ведь, ты дочурка самого Инокентия Петровича Ванникова, министра торговли и благосостояния империи. Но они точно не будут держать язык за зубами. Уверен, уже к вечеру вся столица будет знать, что было на тех фотографиях. А вот потом начнется самое интересное… Твое имя будут склонять на каждом углу. Торговки на улицах станут плеваться при виде теба. А знаешь, что случиться с твоей семьей? Батюшка твоей сразу же лишиться министерского поста. Его выкинут со свистом оттуда. И хорошо, если пенсию сохранят. Я не удивлюсь, если после этого он не наложит на…
Он едва не заглядывал ей в лицо, ловя каждую эмоцию или даже намек не нее. Ни в коем случае нельзя было перегнуть палку. Кто знает, что тогда она выкинет? Может побежит жаловать отцу, а может и прыгнет с моста в реку. Поэтому парень боялся упустить тот самый момент, когда из нее «можно будет вить веревки».
— Но всего этого может и не произойти.
Нужный момент настал. Напряжение достигло наивысшей точки, после которой станет лишь хуже. И сейчас жертве следовало дать надежду. Как говориться, показать ту самую пресловутую морковку-наживку. Ей следовало дать понять, что все еще можно исправить, что не все потеряно. Страшно эффективный психологический прием, особенно для того, кто прекрасно умел манипулировать людьми.
— И это зависит только от тебя. Понимаешь меня? От тебя нужно лишь небольшая услуга, совсем ничего особенного.
В ее глазах начала снова появляться осмысленность, чего он сразу же приметил. И, удовлетворенно хмыкнув, продолжил.
— Нужно разыграть простенький спектакль для одного наглеца. Хочу его поставить на то самое место, где он и должен быть, — лицо парня исказила гримаса. Похоже, этот самый наглец изрядно насолил ему. — Сделаешь то, что от тебя требуется, и получишь свои фотографии. После этого все станет прежним. Понимаешь меня? Все станет так, как и было. Ты все это забудешь, как страшный сон.
Та заторможено кивнула. Конечно, она сделает. У нее просто другого выхода не остается. Ведь, нет ничего важнее семьи. Ради них она сделает все, что ей скажут.
* * *
Рафи вышел из дома и, едва ступив со ступеньки, замер на месте. Улица встретила его удивительной свежестью только-только прошедшего дождя и сладким ароматом липового цвета. Хотелось вдохнуть еще глубже, чтобы пропитаться этой сладостью с головы до ног.
— Ле-е-е-пота, —
