Уравнение времени (СИ) - Юркина Евгения

— Семь, — опередил инока Звеновой. — Еще один — когда разрешила юной девице оставить себе собаку той самой Леры.

— Собаку непутевой мамашки, отказавшейся от ребенка? — прищурил Савелий здоровый глаз. — И что, вердикт был верен? Вспомнить детали сможешь? Как можно более образно?

— Постараюсь. — Звеновой закрыл глаза.

И будто наяву увидел: вечер. Заснеженный бульвар. Фонари и дома светятся за деревьями…

Непонятно, кто с кем гуляет, девчонка с полной сил и энергии собакой, или собака с девчонкой. Парочку носит от одного сугроба к другому, причем, явно не по воле девчонки. И при этом девчонка не злится, она относится к своевольному псу как к лучшему другу. Просто у него такая физиология. И прыть. И ему хочется метить территорию. А иногда и по-крупному, причем рядом с громадными страшными барбосами.

И тогда хрупкая девчонка, чтобы заглушить страх, начинает излагать псу избитые истины, почерпнутые из программы средней школы. А еще…

— …ей очень не хочется отдавать пса хозяйке, — послышался знакомый, чуть скрипучий голос.

Звеновой, тряхнув головой, вынырнул из омута ярких воспоминаний. И, разумеется, обнаружил себя в каминном зале.

«Эк меня вовлекло-то, — подумал было парень… а потом все-таки догадался посмотреть на Савелия. Из единственного глаза Школьного сторожа бил невыносимо яркий свет.

— И это не столько из-за банальной привязанности, — говорил он, — сколько из-за любви к бедному животному. Добро! Молодец, Сашка! Со вчерашним у нее уже восемь правильных вердиктов, а это, доложу я вам… Ладно, ребятки. Хорошо было с вами посидеть, но мне пора. Однако прежде чем я уйду… Сашке обо мне пока ни слова, ясно? Сами долго не засиживайтесь, завтра у нас много дел. Псов поутру не ищите, я их заберу с собой. Накормите Сашку завтраком и приезжайте с утра в лабораторию, я организую беспрепятственный вход.

Последние слова договаривал уже рысь. Когда Савелий успел перекинуться, ни Амвросий, ни Звеновой понять так и не смогли. Единственное, о чем смог думать ученый — так это о том, куда при превращении подевалась одежда сторожа.

***

Саша видела сон — невозможно реалистичный, с тактильными ощущениями, запахами, красками, звуками…

Вот она соскользнула с кровати и огляделась. В камине горел огонь — невероятно прекрасный, лиричный. Будто сама Бездна решила обогреть мансарду своим светом. А потом и шепнуть: «Иди вниз, послушай!»

Саша выскользнула из комнаты в открывшуюся сама собой дверь. Спустилась, паря над ступеньками, на второй этаж. В келье брата никого не было, в лаборатории одноклассника — тоже.

«Наверное, парни решили погреться у камина», — подумала девушка.

Так и вышло. Амвросий и Николай сидели за столом и пили пиво. Магистра в зале не было. Псов тоже. В раковине — подошла-подплыла к ней Саша — стояла горка немытой посуды.

«Вот, парни! — подумала девушка. — Поди, до утра оставят!»

Впрочем, Саша тут же забыла о посуде: ребята разговаривали о ней.

— Ты чего это на сестренку волком смотришь? — спросил Амвросий.

Девушка обратилась в слух.

— А как мне на нее смотреть? Если я завтра-послезавтра кану в Бездну?

На Звенового было страшно смотреть. Дав волю чувствам, он утратил свойственное ему спокойствие. Стал и впрямь походить на волка, загнанного в ловушку.

— Да я… — Монах даже пожалел о вырвавшемся вопросе. — Не подумал я, Коль. Действительно, нехорошо может получиться. Я вот отца с матерью восемнадцать лет не видел. Это очень тяжело. Если ты девчонку заставишь столько же себя ждать… Извини, Коль. Погорячился я.

— Ладно, проехали! — Николай снова стал самим собой. — И, ты это… Не бросай Сашку, ладно? Присмотри за ней, хорошо?

— Да можно подумать, я не…

— Вот увлечешься окончательно Натали, — брякнул, не подумав, Звеновой. — И…

— Отыгрываешься, значит? — Амвросия бросило в краску. — Реванш берешь. Не совестно?

— Почти нет, — с уже присущей ему иронией ответил Звеновой. — Разве только совсем чуть-чуть. Но ты от схимы можешь отказаться, а вот я…

Николай, приглядевшись к собеседнику, замолчал. Перед ним не сидел запутавшийся в чувствах юнец, отнюдь. На лице монаха было написана утрата, и ничего, кроме утраты. И настолько сильным было это чувство, что Звеновой, намерившийся уже расспросить друга о том, что его настолько озаботило, умерил пыл: сам расскажет. Если захочет.

Так и случилось.

— Я долго думал, — слова соскальзывали с губ монаха, точно тяжелые камни, — кому же я дал обет. Да-да, кому же? Я, как уже тебе говорил, не принадлежу ни одной конфессии. Я вхож как в никонианские храмы, так и в старообрядческие. Предвосхищая твой вопрос, я придумал себе легенду, как для тех, так и для других. Да и не проверяли меня нигде…

— Так ты… — Ученый не находил слов. — А как же все эти ведьмы? И охота на них?..

— А вот ведьмы как раз были настоящими. — Амвросий недобро усмехнулся. — И у никониан, и у староверов есть службы. О, их не афишируют, и ты, наверное, догадываешься, почему.

— Да уж. И ты состоишь на службе и у никониан, и у староверов? — Звеновой поневоле перенял терминологию собеседника. — Но как тебе это удалось?

— Удалось вот, — скромно потупился монах. — Кстати, это было не так уж сложно. Да и моральных терзаний у меня не было, ведь никониане и староверы давно не поют друг дружке анафему.

Монах говорил спокойно. Саша смотрела на него во все глаза и все никак не могла поверить, что перед ней тот самый Амвросий, которого, как она думала, успела узнать. И девушка была не одинока в своих чувствах: Звеновой тоже был изрядно изумлен.

— Горазд ты претворяться, братец, — наконец изрек он.

— Это почему же? — Пришла очередь удивляться иноку. — В Школе Пограничья вера была единая, там меня и крестили. Кстати, в Школе я был тот еще хулиган и задира. Никто и предположить не мог, что я стану монахом, несмотря на прилежание.

— И что же с тобой произошло?..

— Я дал обет Бездне во время завершающей стадии инициации.

— И какой?..

— Не помню. Но у меня всегда было четкое знание, что я обязательно должен… кое-что сделать, скажем так. Нет, не только искать и изничтожать зло. Что-то мне надо найти нащупать… Но что? Я пока не понял. Может, я просто неумный человек? Или не способен проникнуть в суть вещей?

Теперь в глазах Амвросия была грусть. И тоска. Тоска настолько сильная, что Николай поспешил отвлечь товарища вопросом.

— Но почему ты принял схиму? — спросил он. — Или как это у вас там называется?

— Ты еще скажи «великий постриг», — невесело усмехнулся Амвросий. — Я же сказал: не принадлежу ни одной земной конфессии. Можно сказать, я — монах-доброволец. А что касается сути твоего вопроса… Ну посуди сам. Просыпаюсь я в странном грохочущем мире. Кругом разврат — на улице, из экранов телевизоров, про интернет я вообще молчу! А девицы ваши? Совсем всякий стыд потеряли! А мне, между прочим, надо было понять, что я при инициации пообещал, а не от бесстыжих баб отбиваться!

— И это все? — как бы между прочим осведомился Звеновой.

Потому что чувствовал: не договаривает собеседник. Ой, не договаривает!

— Нет, не все! — вскинулся Амвросий. — Ты не забывай, я молодой тогда был, даром, что в наше время мы взрослели все-таки быстрее, а все одно — молодой. И во мне не угасли иллюзии, мечты и вот это вот все, как говорят сейчас. Рассказ матери об отце, о том, как сопротивлялись Соловецкие монахи, крепко мне в память врезался. Хотел я понять, за что они жизнь положили. Не за право же креститься двумя пальцами и по-старому класть поклоны, в конце-то концов!

Его глаза так и горели — почти совсем как у Магистра, когда тот выходил из портала. Ноздри раздувались, он вскочил!..

— Истину, значит, постичь хочешь, — спокойно сказал Звеновой.

И сказал так, что его собеседник остыл. И уже ровным голосом произнес:

— Хотел. Хотел постичь истину.

— И почему в прошедшем времени?