Печать мастера (СИ) - Ри Тайга

Фениксов. Он бы хотел фениксов.

Вчера он выспросил у соседа-по-углу всё, что мог и про торги, и про то, почем “живой товар” на рынке.

– С-с-с… сколько, – спросил он четко, откашлявшись, – сколько стоит женщина? На аукционе… в Аль-джамбре?

– Около трех фениксов, – «мастеровой» удивленно повернул голову в его сторону. – Если «простая» и такая, – он слегка кивнул на другой конец трюма. – Сир здесь нет. Если круг хотя бы выше четвертого – можно продать, как жертву на алтарь. Там от восьми золотых дадут. Но тут таких нет.

– Мужчины?

– По-разному, – «мастеровой» пожал плечами. – Зависит от того кто, что умеет… Вот те, могут уйти за семь, – он кивнул в сторону четырех бугаев. – Я, – он криво усмехнулся, – хорошо, если дадут два или три в таком состоянии…

– Но мужчина стоит дороже, чем женщина? – уточнил Коста.

– Обычно – да. Мальчики… – тихо продолжил сосед, глядя на Косту, – особенно красивые, стоят выше… если красивые и нетронутые… от восьми фениксов… новые игрушки редки…

– Я – красивый? – хрипло уточнил Коста.

– Обычный, – отрицательно помотал головой «мастеровой». – А вот этот, – кивнул он сторону тощего, длинного и как-то по девчачьи стройного мальчишки в другом конце трюма, – ещё может, если отмыть…

– Дети? Старики?

…

Коста очнулся, вздрогнув от шума – кто-то встал, завозился в дальней части трюма и пошел в нужник.

Не-эти-четверо, – напрягся Коста. – Только не-эти-четверо-прошу-Великий. Только не сюда.

Мастер резко вздохнул, дернувшись, и Коста подполз ближе – очнулся? Нет, показалось. Просто Наставника опять бросило в холод и зазнобило.

«Прощайся, у многих не было и этого».

Прощаться Коста не собирался. Как и сдаваться. Как и лезть больше на рожон прямо в лоб. Он пощупал ребра – всетаки похоже треснули, разбитую губу в утренней драке, и нашел взглядом темный угол в другой части трюма, который отвоевала себе четверка бугаев – лучшее место у окна.

Если бы Мастер пришел в себя, он бы договорился. Нашел слова. Заболтал, убедил бы, соврал, обманул, запутал… но договорился бы. И с теми, кто в трюме, и с теми, кто сверху. В этом Коста не сомневался. Но он – не Мастер.

Коста вздохнул и принялся считать фениксы.

Женщин в трюме было четырнадцать. Пятнадцать, поправился он про себя. Значит, сорок пять фениксов.

Мужчин двадцать один. Девять детей. Пять стариков. Пять – если старик, которого он притащил, переживет завтрашний день.

И… мастер. Которого с шестым кругом оценят очень высоко. В качестве алтарной жертвы.

Трюм, утро следующего дня

Коста думал всю ночь напролет, и если с первой частью плана все было ясно, то вторая часть успехом не увенчалась. А ему нужна была помощь.

“Мастеровой” оказался прав. После вчерашнего, когда половина трюма вечером осталась без воды, и его избили – от него все держались подальше. Даже заговорить по пути в закуток, который выполнял роль «нужника» – не удалось. Все отмалчивались, отодвигались и опускали глаза, какбудто он чем-то болен. Особенно, когда бугай демонстративно провел ребром по горлу, показав ему на дверь – “не жилец, вынесут после кормежки”.

Раз с ним не говорили, Коста попытался использовать “жестовый язык”, который тоже не помог. Из всех, кому Коста аккуратно сигналил напротив «помощь», складывая пальцы – его жест поняли только двое худых от недоедания мужчин, и те сразу отвели глаза – помогать не будут, и один из “принципиальных верующих”, который в ответ просто осенил себя знаменьем Великого. Себя и Косту заодно.

“Идиот” – сплюнул Коста в угол.

«Мастеровой» отказался ещё вчера – “тут каждый сам за себя”. Во всем трюме только один человек точно был полностью на его стороне, и то, потому что был без сознания – Мастер.

«Жестовый» – ничего не дал. Все в трюме будут молчать, как крысы, забившись в угол. Коста не обижался – он лучше других понимал, что самое главное – выжить. И делал бы так же – отошел в сторону, закрыл глаза и уши, если бы… не мастер.

Старик должен выжить. Это все, что у него есть.

Что он может один?

Зато перед утренней выдачей рабам корма пришла «пигалица». Сама. И на этот раз не тянула руки – “дай, дай, дай”, а просто стояла молча, лупая темными глазищами.

– Нету, – Коста снова показал ей пустые руки. – Нету, видишь? И больше не будет, не ходи…

То, что ему больше не позволят ни есть, ни пить, понимали все. Кроме “малявки”.

«Пигалица» моргнула пару раз и вытянула вперед маленький кулачок, и разжала. На колени Косте плюхнулся маленький серый шарик.

“Упругий” – пощупал он узелок с краю и… воняет кашей. Малявка подождала реакции, и, не дождавшись, цапнула шарик с ладони, быстро сунула в рот, пососала и выплюнула на руку. И тут же положила обратно – Косте.

“Сосать, какой глупый” – моргнула малявка, показывая глазами на подарок и тут же убежала к матери.

Коста перекатывал шарик в ладони и считал, вспоминая.

Раз.

Щелкает задвижка с той стороны двери. Бугай отдает команду – “тихо”, “тишина в трюме”.

Два.

Четверка выстраивается перед выходом.

Три. Четыре. Пять.

Снимают плетения и дверь открывается на несколько мгновений.

Шесть.

Двое бугаев делают шаг за дверь и забирают ведра, которые стоят на пороге.

Семь.

Ведра заносят.

Восемь. Девять. Десять.

Дверь запирают и открывают после короткого стука, чтобы выставить эти и забрать следующие два ведра. С водой.

И все повторяется.

Коста облизал губы – пить хотелось неимоверно. Проверил мастера – лоб такой же горячий, без изменений, на висках выступила испарина.

Слова ничего не стоят. Прах, пыль и пепел. Снег, истаявший на земле. Кому поверят – ему? С корабля, который схватили на днях или тем, кто поддерживает порядок уже несколько декад, послушен и исполнителен?

Ему нужно выиграть время – всего пять мгновений, чтобы убедить. А чтобы эти мгновения были, чтобы его выслушали – сомнений быть не должно.

И у него есть только миг-два, когда снимут наружные плетения тишины, отопрут трюм и внесут то, что они называют «едой для скота». Но даже о «скоте» хороший хозяин заботится лучше, чтобы не было падежа.

Потери неизбежны – доживут не все, сказал вчера “мастеровой”. Бунты внизу не нужны никому – поэтому они поставили “четверку”. Можно подумать они не знают, как те наводят порядок? Знают. Но насколько хорошо они умеют считать фениксы?

Люди не верят словам, но верят тому, что видят. Чтобы его выслушали – хотя бы пару мгновений – доказательства должны быть неоспоримы.

Коста вытащил из вороха одежды, укрывающего мастера чужой халат и начал надрывать оторочку, отрывая. Попробовал зубами, покрутил – крепкая, за веревку сойдет, и длины по подолу должно хватить.

Коста смотал самодельную веревку, и спрятал. И принялся вспоминать, пересчитывая по головам тех, кто вчера не получил пайка.

Те, кто отказался. Те, кто верил в богов больше, чем в собственный голод. Те, кто ценил богов больше, чем собственную жизнь. Трусливые. Верующие. Молчащие. Один, два, три… семеро. Они тоже отвели глаза, стараясь не встречаться с ним взглядом. Но кроме этих семерых у него больше ничего нет.

Он ещё раз посмотрел в сторону четверки, которую называли «людьми» только по недоразумению Великого – бугаи уже толклись недалеко от двери и ржали в ожидании утреннего пайка.

Желание выжить он понимал как никто. Но живешь сам – давай жить другим. Если бы не надсмотрщики, кто знает, до чего бы они дошли.

«Три декады без женщин, – хмыкнул вчера сосед-мастеровой. – И они не тронули не одну – потому что это испортит товар. За это – убьют. Убивать им тоже нельзя, поэтому они всегда выбирают больных и слабы – для устрашения, как будто умерли сами…»