Многоликие 5 (СИ) - Осьминожкин Евгений Александрович
— Чего? Как это? — и тут до него дошло.
Я помолчал, но он по всей видимости и правда не понимает, пришлось объяснять.
— Твои люди атаковали мой народ и истребили, а воскресить не могут, так как ты убил нашего бога.
В его глазах мелькнуло понимание ситуации, а затем что-то еще, но я не разобрал.
— Так ты из народа Ларов? Иларион твой бог?
Я кивнул, хотя до этого не знал название своего народа, мое тело не было в курсе, ни имени бога, ни названия народа. Всегда все просто называли «бог».
— У меня были на то причины, — произнес Фарго решительно.
— Как и у меня, — ответил я. — Они есть сейчас.
Мы уже иначе посмотрели друг на друга, теперь то он понял, что мы личные враги, а не просто игрок и персонаж.
— Дашь проверить? — спросил Фарго и поднялся.
Я задумался. Эта игра просто бессовестно лезет в мозги. До этого Ириска с легкостью читала мои мысли, затем в меня без проблем засунули целую жизнь виртуального тела и теперь вся его память мне доступна. В реальности друзья с опасением относятся к этой игре, заявляя, что здесь могут промывать мозги, добавлять знания, которых у тебя никогда не было. Да, сейчас это делается больше в рекламных целях, но ведь это игрушка правительства и те могут в любой момент начать создавать из нас кого им будет угодно, поэтому лишний раз давать копаться в своих мозгах точно не стоит. Хотя … с другой стороны, хватит всего бояться. Это как бояться новых отношений после того как тебя бросила девушка, первое время ты опасаешься открыться другой, ведь она тоже может тебе сделать больно и бросит тебя, причиняя тем глубокую душевную рану. А я сейчас боюсь дать оцифрованному человеку ко мне прикоснуться и получить доступ к своим воспоминаниям, ведь он в любом случае собственность игры и всё, что он из меня вытянет будет ими использоваться в коммерческих целях, как кэш в браузере в интернете. Но мир меняется и видимо придется меняться и людям, если ты боишься, что поисковик узнает твои интересы и что ты смотрел в сети и не хочешь, чтобы контекстная реклама гналась за тобой по всем сайтам предлагая скажем кулинарные курсы, что ты искал десять минут назад, то у тебя только один выход — не заходить в интернет. Чисто технически есть еще много способов, но их знают лишь жалкий процент людей, все остальные без опаски пользуются поисковиком и «бесплатным» выданным браузером, что за тобой приглядывает и сообщает, что и где ты смотрел, чтобы потом тебе предложить нужную рекламу. Так что наверно если я хочу и дальше пользоваться скажем так «интернетом этой игры», то не надо бояться кому-то посмотреть мои данные.
— Да, но осторожно, если что не так будет, то клянусь я тебя сотру навсегда, — пообещал я серьезно.
— Не бойся, это стандартный протокол, там не может ничего пойти не так, тем более к твоей памяти у меня будет закрыт путь, я посмотрю только блок памяти твоего виртуального тела.
— Тогда ладно, — произнес я с некоторым облегчением.
Он обошел стол и встал рядом со мной. Приложил ладони к моим вискам и за минуту у меня перед глазами пролетела жизнь моего виртуального предшественника.
— Да, ты из народа Ларов, — подтвердил Фарго. — А хочешь ли ты узнать почему я его убил?
— Только если не так быстро, — произнес я.
Он грустно улыбнулся.
— Само собой. Смотри, посмотри же на своего бога в правильном свете!
Он коснулся меня и я окунулся резко в темноту.
Глава 14
— У вас спид! Сочувствую, — это последнее, что я услышал от врача. Он что-то еще говорил, но я не запомнил.
Из меня будто выдернули стержень жизни. Все, что когда-то любил, хотел, о чем мечтал — всё это больше не имеет никакого смысла. Когда тебе вынесли приговор, то о чем вообще можно думать. Хотя нет, в голове у меня вертелась только одна мысль «Почему я?», редко ее сменяла другая «За что? Что я такого сделал?». Но ответа ни врач ни прохожие не давали.
Пару дней после тех слов были как в тумане и под сильным наркозом. Помню как сполз по стенке возле кабинета врача, не в силах куда-либо идти. Мне что-то говорили, но мне было на всех и вся плевать. Потому охраннику поздним вечером пришлось меня силой выпроваживать из клиники.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Далее я сидел перед входом в клинику и просидел так почти сутки, люди с жалостью на меня смотрели, а я никак не мог понять «зачем они куда-то идут?». Разве все те интересы, которые им кажутся такими важными, разве они вообще нужны по жизни? Смерть все равно все обесценит. Люди не предпринимают никаких попыток ей противостоять. Все эти сочувствующие люди в тысячный раз пойдут в кинотеатр на фильмы, где красочно убивают других людей, но ни разу в жизни не перечислят за всю жизнь ни рубля ни в одну клинику, лабораторию или фонд, что занимается изучением болезней и лекарством от них.
Человечество живет так, будто смерти нет вовсе. Мы развлекаемся, веселимся до самой смерти. А на ее пороге понимаем, что мы лишь мыльные пузыри, что не оставят после себя ничего, даже мокрого места не останется.
Следующие две недели ничем не отличались от состояния живого мертвеца. Тело само выполняло какие-то действия, вроде бы я что-то ел, ходил в туалет. Видимо во мне где-то прячется инстинкт что не хочет умирать, но мне плевать, жизнь рухнула, жизни больше нет. Я понимаю, что все рано или поздно умрут, но они когда-то, а я очень скоро. Чтобы почувствовать какого это, надо оказаться на грани смерти. Подсказывать не буду, но это крайне поганое чувство. Если кто-то думает, что на краю смерти ты видишь свою прошлую жизнь, то со всей ответственность заявляю, что это полная чушь. На самом деле на краю смерти ты видишь всё то, что не успеешь сделать, чего достичь, кому подарить любовь и все те лучи солнца, что не получишь. В тебя будто вливается будущее, до которого ты пытаешься дотянуться как до Луны. И при каждой капле невозможного будущего, что на тебя капает ты ощущаешь сожаление, тоску и безнадегу, при том такую, что именно от нее тебе больше не хочется жить. Это чувство одновременно все сдавливает внутри и оставляет после себя пустоту, будто твои внутренности ей мешают.
Возможно я бы так и умер на кровати жалея себя, если бы пару ночей подряд мне не приснилась она. Моя мечта. Девушка ради которой я готов на все. И которая меня совершенно не замечала. Кстати, а она тоже заражена?
Эта мысль меня пронзила будто шпага мушкетера, больно, остро и точно в сердце.
Я рывком поднялся с кровати, скомканное постельное белье попыталось задержать, но оттолкнул его подальше, кости захрустели, будто я старческий дед, видимо две недели в слезах и тоске дают о себе знать. Подбежал к вещам сброшенным когда только зашел домой, телефон валялся возле входной двери. Пять процентов заряда, на один звонок точно хватит.
— Але, Маш? — спросил я, когда после долгих гудков послышался ее голос.
— Да, — ответил безжизненный голос моей любви всей жизни.
Повисла пауза. По ее голосу я понял, вопросы больше ни к чему, она тоже заражена. Значит и она тоже умрет.
Через минуту молчания она спросила:
— Да? Ты чего хотел?
Я тяжело сглотнул, у меня много вопросов, но могу ли я их ей задать? Это ты меня заразила? Как ты сама? А кто тебя заразил? Что делать? Ты уже начала лечиться? Может напьемся вместе? Я тебя люблю!
Да, последнее тяжелее всего сказать, мы переспали, даже был короткий роман, но о чувствах, о своих чувствах я не решился ей тогда сказать, хотя люблю ее уже больше пяти лет.
— Федь, чего молчишь? — спросила любимая.
— Ты, — в горле сдавило, — Ты тоже?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})В трубке послышался ее плачь.
Я не стал мешать, она рыдала, всхлипы и стенания. Но по-настоящему стало больно, когда она сквозь плачь произнесла:
— Прости, я тебя заразила.
Телефон пропищал о нехватки энергии и оборвал звонок. Я отодвинул телефон и посмотрел на безжизненный экран. В режиме ожидания у него был шанс пожить, а вот при разговоре там отнюдь не пять процентов было. Но о чем я думаю? Значит она? Меня? Но за что?