Виктор Ночкин - Дети оружия
Ляков встал, держась одной рукой за руль, второй схватил «гатлинг». Дикари верещали уже в паре десятков шагов — старик не успел бы нацелить тяжеленное оружие. Сердце колотилось бешено, как пойманный катран, подпрыгивало, казалось, к самому горлу и грозило выскочить наружу. Старик поднял «гатлинг» обеими руками над головой и изо всех сил заорал:
— Улла-Халгу! Улла-Халгу!
* * *Чак, не оглядываясь, бежал между камнями. Он старался держаться так, чтобы между сендером и им были крупные валуны. Некроз его знает, старикашку, еще вздумает из «гатлинга» в спину палить. План Йоли карлику сразу не понравился — девчонка сумасбродная, может, выдумала невесть что. А вдруг дикарей имя вождя не остановит? Они ж людоеды, ты им: «Улла-Халгу!» — а они все равно сожрут. Он, Чак, поступит, как всегда, по-своему. То есть он станет действовать примерно так, как уговорились, но в план будут внесены кое-какие поправки. Например, попадаться в лапы людоедов Чаку не хотелось. Перед ним лежали скалы с зубчатыми изрезанными очертаниями, из ущелий поднимался зеленоватый туман, ветер рвал его в клочья и разносил по округе. И воняло здесь какой-то тухлятиной — то ли гнили туши зверей, убитых отравой, то ли сам туман такой запах имел.
Позади раздались крики: «Улла-Халгу! Улла-Халгу!» Чак оглянулся и увидел силуэты преследователей: двое кочевых верхом на ящерах упрямо гнались за ним. Заметили всё же…
— Настырные какие, — на бегу прохрипел Чак. — Мало им сендера с дедом и пулеметом, еще и меня хочется заграбастать.
Тут он с головой окунулся в полосу ядовитых испарений, рот пришлось закрыть. Гнавшиеся за ним людоеды сперва потеряли беглеца из виду, потом снова заметили и развернули манисов, вереща что-то на своем языке. Чак их речь маленько понимал, но сейчас не разбирал ни слова. Может, эти дикари, когда скачут за кем-то, в такой раж входят, что и сами себя не понимают? Налетел порыв ветра, потащил тяжелые полосы зеленого тумана, скрыл верховых, и вопли их смолкли.
Чак огляделся. Здесь у него был тайничок, как раз у подножия двухголовой скалы. Карлик нашел знакомый камень, перевернул его, вытащил маску со стеклянными глазами и длинным гибким шлангом, поспешно натянул. Дышать стало легче. Он побрел в туман, слыша позади надсадный кашель преследователей и сиплое шипение их манисов. Туман становился все гуще, он скрадывал звуки и делал окрестные скалы одинаковыми темными силуэтами. Пришлось вскарабкаться на груду камней, чтобы еще раз оглядеться. Чак определился с направлением и пошел дальше. Вскоре он остановился на краю довольно широкого ущелья. Под ним свивался спиралями туман, а среди тумана горбилась темная туша, похожая на спину гигантского маниса, в сто раз больше настоящего.
Чак отыскал привязанную к камню бечевку, потянул, с натугой выбирая слабину. К бечевке крепилась подвесная лестница: два тросика с перекладинами из дощечек. Он поставил ногу на ступень, взялся покрепче за тросы и, оттолкнувшись, шагнул в туман. Лестница плавно соскользнула с обрыва, Чак рухнул, мимо него вверх умчалась округлая туша полости, потом гондола, переделанная из древнего автобуса. Тросы дернулись в руках, когда он, пролетев мимо грузной туши, замершей в тумане, повис над пропастью. Подождал немного, покачался, как маятник. Потом стал карабкаться вверх. Маска помогала дышать в ядовитом тумане, но сквозь стеклянные кругляки видно было плохо, и карлик лез осторожно, на ощупь отыскивая ступени. Вот и темная туша, вокруг нее вьются зеленые туманные змеи… Чак нащупал вместо ступени плоский пол, нашел поручни справа и слева и пролез в проем.
— Ну вот я и дома, — пробурчал он сквозь маску.
* * *Ляков изо всех сил удерживал на весу тяжеленный «гатлинг» и изо всех сил орал:
— Улла-Халгу!
Кочевники осадили манисов. Некоторые промчались немного вперед, развернулись — теперь со всех сторон были оскаленные морды ящеров. Звери щерили длинные желтые зубы, шипели. Один из наездников, рослый дикарь с волосами, торчащими в стороны, вскинул копье и прокричал:
— Улла-Халгу!
И тут же все завопили, повторяя на разные лады имя вождя. Ляков с облегчением опустил пулемет, уронил дрожащие руки и огляделся — вроде бы довольны, уроды пустынные. Во всяком случае никто не собирается немедленно вонзить зубы в стариковское тело. Кроме манисов, конечно, — эти скалятся очень даже хищно.
Когда кочевые наорались всласть, верзила с торчащими патлами указал копьем Лякову в грудь и заявил:
— Твоя хорошо!
— Йоля, Улла-Халгу, — повторил старик. Больше ему сказать было нечего.
— Хорошо! — энергично рявкнул дикарь. — Улла-Халгу, Йолла — хорошо! Моя радый быть.
— А уж моя как радый, — выдохнул Ляков.
Тут возвратились двое дикарей, преследовавших карлика. Оба надсадно кашляли, отплевывались, шатались на ящериных спинах, и манисы шагали с трудом, будто пьяные. Один вдруг резко опустился в пыль, дикарь повалился на бок, пополз, хватаясь за сухие стебли, потом изо рта его полилась зеленоватая пена. Упавший манис раскачивал башкой и одышливо сипел. Второй наездник выглядел получше. Он стал рассказывать на своем языке — Ляков не понимал ни слова. Людоед тыкал пальцем в зеленый туман и, округляя глаза, бормотал и бормотал.
Дикарь с чудной прической отдал приказ, кочевые развернули манисов в степь. Вожак обратился к Лякову:
— Моя к Улла-Халгу. Твоя с моя одно идет.
— Вместе идем, что ли?
— Да, да, моя, твоя, Много Смертей! Вместе!
— Много смертей?
Дикарь показал на «гатлинг».
— А, вождю отдать? — Ляков торопливо закивал. — Моя ехать, вместе ехать!
Он завел сендер и медленно покатил за дикарями, последним плелся отравившийся туманом манис с кашляющим седоком. Ляков глядел на его согнутую содрогающуюся спину и прикидывал, как бы ловчее удрать. Пока что бешеная девчонка не подвела — вышло, как она обещала. Но что потом? Ляков привык к тому, что везение непременно когда-нибудь заканчивается и тогда нужно убегать, просто смываться без всяких там размышлений.
Старик чуть повернул руль, забирая левее. Впереди был холм, и колонна наездников огибала его с правой стороны. Ляков решил, что он свернет в противоположном направлении, как будто хочет встретиться с дикарским конвоем по другую сторону холма, а сам махнет в степь — лишь бы путь был свободен. «Если там ровное место — врублю газ, только меня и видели, — подумал он. — Небось эти голозадые уже все здесь, и манисы под ними устали. Второй погони им не осилить, и в засаде никто не ждет. Теперь оторвусь».
Старик, сворачивая в объезд, то и дело вертел головой, оглядывался — как там дикари, не следят ли, не зыркают в его сторону с подозрением? Потому он не сразу сообразил, как это вышло, что его сендер, обогнув холм, оказался в толпе кочевых. Может, полсотни, а может, и целая сотня людоедов, размахивающих копьями и орущих:
— Улла-Халгу! Улла-Халгу!
Пока Ляков прикидывал, как удрать от тех, кому он сдался, за холмом уже собралась целая толпа. В нее и вкатился сендер. Манисы выворачивали в его сторону уродливые головы на длинных шеях, шипели и скалились. Дикари орали.
Делать нечего, Ляков остановился. К нему подъехал тощий, дочерна загорелый парнишка с волосами, заплетенными во множество косичек, часть которых спадала на лицо. Из-под жестких, словно из проволоки свитых, прядей хитро блестели черные глаза.
— Йолла молодец, Йолла не обманула, — заявил молодой, склоняясь через борт сендера, чтобы взглянуть на «гатлинг». Говорил он сносно.
— Ты переводчик, что ли? Толмач? — строго спросил Ляков. — Веди к главному вашему, к Улла-Халгу. Йоля мне наказала к нему доставить оружие.
Раз уж сбежать не вышло, придется делать вид, что он старательно исполняет, чего было велено.
— Я и есть Улла-Халгу! — Парнишка улыбнулся, оскалив крепкие белые зубы. — Хорошо!
— Хорошо, конечно, — кивнул Ляков, не сумев скрыть тоскливые нотки в голосе. — А теперь чего будет?
— Теперь пойдем на злого Левана. У нас пулемет, мы его победим!
— Патронов-то негусто, — осторожно заметил Ляков. — Знаешь, что такое патроны?
Парнишка его не слушал — протянул тощую лапку и гладил длинные стволы «гатлинга». Он любил оружие и выглядел в этот миг совершенно счастливым.
Не дождавшись ответа, Ляков предложил:
— Так что, Улла-Халгу, я свое дело исполнил, поеду теперь?
— Поедешь, — вождь оторвался от пулемета, — с нами поедешь. Мне сендер нужен. С манисовой спины из этого пулемета нельзя стрелять. С сендера можно хорошо стрелять.
Это Лякову не понравилось, но по крайней мере его не волокли жарить и есть, да и кочевые вокруг казались вполне сытыми. Вон как животы у всех оттопырились!
— Сейчас поедем, — продолжал Улла-Халгу.
— Лучше ночью, — возразил Ляков. Теперь, когда он очутился в битве на этой стороне, ему было выгодно, чтобы дикари победили. Если Левана с бандой уничтожат, все сразу встанет на свои места. Ляков уцелеет один из всех, как уже бывало не раз, а мстить ему за предательство будет некому. Когда старик представлял, как озлился на него новый атаман, сразу делалось жутко до желудочных колик. Леван умел внушать страх. Пусть с ним дикари разделаются, да и с остальными тоже.
