Александр Матюхин - Тень императора

И я поднимаюсь все выше. И вижу в своих руках книгу… нет, это не книга, а всего лишь ее полупрозрачное отражение. Сгусток тумана. Черные срочки вьются по эфемерным страницам, поднимаются вверх тонкими струйками дыма, и я втягиваю их своим несуществующим носом.

И звуки возникают в моей голове. Странный, тихий голос, похожий сначала на звон колокольчиков, но затем он становится понятным. Я не вижу смысла в незнакомых словах, но от возникающих звуков мне становится спокойно и приятно.

Я поднимаюсь выше. Свет луны меркнет, я вижу горизонт, и желтый месяц солна, убегающего от меня на другой конец земли. Я вижу, что Лес бесконечен, он покрывает миллионы километров, миллионы голых деревьев тянут свои кривые руки к черному небу, словно молящиеся разговаривают со своим богом, поднявшиеся в едином экстазе…

Я поднимаюсь выше. И голоса, льющиеся от книги, становятся громче. Темный дым окутывает меня с ног до головы. Я слабею, мои руки висят, как плети хмеля, я уже не вижу землю, но я вижу небо. И звезды приближаются, становятся большими светящимися шарами. И от них исходит жар. Нестерпимый. Невыносимый. Я хочу кричать, но не получается. Слова застревают в горле, а может, это черный дым не дает им вырваться наружу. Черный дым забился в легкие, в нос, в горло, от него больше нет и не будет спасения.

Но где же серебро? Где светлая магия, о которой рассказывал Бородач?

Я пытаюсь посмотреть по сторонам, но не могу. Нет сил.

Я поднимаюсь еще выше — и в этот момент чувствую, что мне не хватает воздуха. Я больше не могу дышать, не получается.

А сила магии тянет и тянет меня все выше, за облака, сквозь пространство…

— Икхыт! Икхыт!

Словно чей-то глухой кашель. В воображениии — образ старика с клюкой, застывшего у каменной стены с протянутой рукой. Образ, подернутый дымкой.

— Икхыт!

Я бы рассмеялся, если бы смог. Мне кажется, что это смешно.

Но в это время чьи-то руки настигли меня, обхватили за пояс и резко потянули вниз. От толчка я захлебнулся воздухом, с громким хрипом выплюнул струйки дыма. В глазах потемнело, а, может, это просто ушел свет, который несла с собой темнота.

Руки сжали еще крепче и потянули с такой силой, что мои собственные руки взлетели вверх. Я почувствовал, что меня вот-вот стошнит, и закашлял, а из горла, из ноздрей, вырывался дым, вился в воздухе и растворялся. А вместо него легкие заполнял морозный чистый воздух. Он драл горло, обжигал холодом — но я снова мог вздохнуть его и, слава Деве В Белом, делать вдох за вдохом.

От огромной скорости заложило уши.

— Амед! Шаим икхыт!

«Амед» — знакомое слово. По игкийски — иди назад, возвращайся. Значит, зовут меня. Или гонят кого-то…

Я не успел додумать, потому что упал и треснулся о неожиданно твердую землю с такой силой, что мысли вылетели из головы.

— Мать твою! Писарь, слуга божий, что ты вытворяешь?

Я закашлялся, но дыма уже не было, зато перед глазами бегали яркие огоньки.

— По ушам тебе надавать! Исменн, уаехебб инь!

Поднял голову. Передо мной стоял Бородач — руки в бока, глаза страшно сверкают из-под густых бровей.

— Живой? — спросил он грозным голосом. Наклонился, протянул руку и выдернул у меня книгу. Полистал, не глядя, швырнул за спину.

— Эх ты, писарь. Предупреждения читал? А еще человек от литературы…

— Что это было? — с трудом произнес я, поднимая голову в поисках молодого моего Императора. Но тот спал, свернувшись калачиком, ничего не замечая.

— Чуть не улетел. Порога не знаешь, а сунулся.

— Куда?

— На небо, — ухмыльнулся Бородач, — чтоб я больше такого не видел. Магией должны заниматься те люди, у кого с рождения навыки имеются. А писарь должен заниматься писаниной. Если спать не хочешь, дурья башка, сядь и каракулями своими что-нибудь выводи, только чтобы потом разобрать можно было, но в магию не лезь, понял меня?

Я кивнул.

— Повезло тебе, писака, что я еще порядком не заснул. А то бы проснулись утром, а вместо Геддона нашего, прости господи, холодный труп, не лучше того безумца.

— А как?

— О призраках когда-нибудь слышал? Это существа, чей разум остался жить без тела. Что-то вроде едва заметной дымки. Вот и ты бы стал призраком. Летал бы по миру, а в каждом доме тебя бы поливали святой водой, крестом пугали или еще чем похуже. Думай в следующий раз, не ребенок. Башка для чего дана? Что бы жевать?

Я вспомнил замерзших мертвецов, и невольно содрогнулся. Нет, не хочу я такой участи.

— А теперь ложись спать. До утра чтобы головы не поднимал!

— Не государь еще, чтобы командовать, — буркнул я напоследок, но негромко и неубедительно.

Бородач ухмыльнулся снова, махнул рукой и вернулся на свою лежанку.

— Все. Спасть. — сказал он и щелкнул пальцами.

Странные чувства возникли, когда мы подошли к краю Леса.

Я вспомнил распахнутые ворота Шотограда, занесенные снегом, и холод мертвого города, проникающий повсюду. Я знал, что Шотоград мертв еще до того, как люди Императора стали расчищать дорогу.

Здесь же и сейчас все было наоборот. Вечный Лес, что поднялся к нам, растянулся по горизонту от одного края до другого, был живой.

Странные чувства, а потому необъяснимые.

Поутру я видел черные стволы деревьев, их корявые голые ветви, тянувшиеся к небу, видел шапки снега на макушках — и мне казалось, что каждое дерево молчаливо наблюдает за нашим небольшим отрядом, и ветви его склоняются к нам. Быть может в поклоне, а может быть чтобы схватить, попробовать на вкус человеческую плоть.

Бородач заметил мою нервозность за два дня до того, как мы, собственно, свернули с тропы, оставленной Ловкачом, и вошли в Лес.

— Не надо бояться Леса, — сказал Бородач, положив руку мне на плечо, — деревья живые, спору нет, но их корни глубоко в земле, они не смогут за тобой угнаться. даже если бы хотели. Да и вообще, у деревьев свои заботы.

Я улыбнулся в ответ, а Бородач добавил:

— Следует бояться тех, кто живет в этом Лесу, Геддон.

— Кто тут может жить?

Бородач пожал плечами:

— Спроси у своего господина Императора. Он-то должен знать, кого изгнали его предки.

— Колдунов, — отозвался Император, едущий на нашем верном Франце, — мои предки были мудрейшие люди. Они собрали ведьм, колдунов, ведунов, гадалок, всех, кого можно было уличить в колдовстве, и выставили их за ворота. Я считаю, что так им и надо. Мир должен развиваться по законам природы, а не по прихоти человека с палкой, который может обрушить небеса тебе на голову взмахом руки. С колдунами в мире царил бы хаос.

— Я бы поспорил с вами, Император, — сказал Бородач, — но, наверное, сделаю это в более подходящее время.