Торн Стюарт - Обитель спящих

Ланка, хоть и слыла сказочно богатым городом, была слишком мала, чтобы иметь собственное войско и считаться независимым государством. Но дэви Жазмина, прекрасная повелительница Вендии, не имела в Ланке постоянного наместника. На острове велся самый богатый промысел жемчуга и самоцветов, поэтому город пользовался некоторыми привилегиями.

По закону здесь правили жрецы-брахманы, но между ними и горожанами еще существовал совет Старейшин, в который входили потомки самых знатных местных кшатрийских родов. Старейшины не занимались ни торговлей, ни землей, ни мастерскими, но могли владеть и тем, и другим, и третьим, нанимая или покупая для этого людей низших каст.

В их веденье были дороги, увеселения, городская стража и сбор пошлин. И храм, и дом совета Старейшин находились на центральной площади города, отделенные от шумного базара полосой садов с фонтанами и бассейнами, ибо, как известно, созерцание зелени и воды способствует душевному покою, равно необходимому как при управлении городом, так и при общении с богом.

На пороге храмового дома чужестранцев встретил служка в красной чалме и красной же набедренной повязке.

Сзади в повязке была проделана большая дыра для хвоста. Служка проводил их во внутренние покои и, пропищав: «Верховный Брахман Прамурти сейчас выйдет к вам», — оставил одних, закрыв за собою низкие двустворчатые двери.

Конан разглядывал настенные фрески, когда в зал вошел Верховный Брахман. Увы, ни белые одежды, ни остроносые туфли не могли скрыть его обезьяннего облика, отчего старец, несомненно, сильно страдал. Однако держался он со всем приличествующим его сану достоинством.

Гости расселись на больших полосатых подушках, жрецу принесли кальян. Позади него пристроилась симпатичная обезьянка — то ли мальчик, то ли девочка, — с огромным опахалом из павлиньих перьев.

Конан изложил брахману цель их визита: прибыли, мол, из Кхитая, наслышанные о чудесном храме, и желаем вопросить бога о неведомой земле, неизвестной ни одному смертному. Хозяин кивал белой чалмой, жадно затягиваясь своим кальяном.

— Приветствую вас в нашем несчастном городе, чужеземцы, — проговорил он между двумя затяжками. — Весть о вашем прибытии облетела весь город, ведь вы — первые приезжие за много дней. Мы оставлены всеми, торговля и ремесла чахнут, дела наши в большом упадке… Стражники у ворот уже доложили мне, что вы прибыли сюда испросить милости Рудры, нашего грозного и милосердного бога.

Но храм наш заброшен, благовония погасли, масло в лампах сгорело, и некому войти в храм, чтобы вознести моление грозному Рудре… Видно, мы прогневали святого человека, что живет в глухой чаще и питается одной прошлогодней травой…

— Ну, на таких харчах прогневаться немудрено, — пробормотал Конан. — А скажи, почтенный Прамурти, почему вы решили, что это — его работа?

— Больше в наших краях нет могущественных магов, — отвечал брахман. — Только он один, святой подвижник и аскет, проводящий дни свои в истязании плоти и изучении древних магических трактатов.

Нам не раз доводилось убеждаться, что мощь его велика. Однажды мальчишки, зашедшие слишком далеко от дома, потревожили его покой, и он в гневе сделал так, что всю дорогу до родных вслед за шутниками скакали жабы и ползли змеи и исчезли только после того, как их родители принесли обильные жертвы Рудре…

— Нет, — покачал головой дракон. — В ваших землях нет магов. Быть может, святой подвижник давно оставил ваш остров? Давно ли на вас лежит это проклятие?

— С начала весны, господин мой, — ответил брахман, и его обезьянья мордочка сморщилась, как будто он собирался заплакать. Но тут Прамурти вспомнил, что гости прибыли из Кхитая, страны могущественных колдунов. — Господин говорит так уверенно… Быть может, он и сам волшебник?

— Я не волшебник, — тонко улыбнулся Ши Чхал. — Но у меня есть одна волшебная вещь. — Он сделал знак Конану, и тот, уже догадавшись, о чем идет речь, вытащил из мешка кошель с сапфиром. Дракон извлек его на свет, и улыбка его на мгновение стала чуть шире: он увидел, каким огнем загорелись темные глаза брахмана.

— Этот камень, — говорил дракон, — обладает свойством мутнеть, если вблизи него в трех днях пути есть хотя бы один могущественный маг. Как видишь, господин мой, он светел, словно летнее небо. Мы собирались оставить его на алтаре милостивого Рудры, но, как видно, не судьба, —Дракон полагал сыграть на жадности жреца. Но на сморщенном лице брахмана так явственно проступило отчаянье, что стало ясно: он не лжет. Будь это в его власти, он бы сей же час побежал умолять Рудру о чем угодно, лишь бы сияющий сапфир остался у него. Конан и дракон переглянулись.

— Ну, вот что, — решительно сказал киммериец. — В какой стороне живет ваш великий отшельник?

Утром следующего дня дракон, принявший для удобства свой истинный облик, уверенно нес Конана сквозь лес. Солнце уже начинало клониться к западу, когда наконец в самой чаще, у небольшого чистого родника он остановился и замер, принюхиваясь.

— Вон его хижина, — прошептал Аридо, указывая головой на маленький домик с настеленной как попало соломенной крышей. Лачуга была еле видна над землей, издали ее можно было принять за кучу бурелома посреди поляны. — Только нет там никакого мага. Если хочешь, пойди и проверь. Зря мы во все это ввязались, только день потеряли.

Конан, на всякий случай вооружившись кинжалом, осторожно подкрался к ветхому пристанищу великого подвижника. Дракон бесшумно следовал за ним, дыша ему в ухо.

Еще с середины поляны они услышали горестные причитания. Кто-то в хижине бранил кого-то, понося провинившегося самыми обидными словами. Но голос принадлежал скорее мальчику, чем древнему старцу. Конан подошел ближе, замер у входа, а затем, быстрым пинком распахнув дверь, прыгнул внутрь.

Глазам его представилась странная картина.

В хижине, согнувшись над огромной книгой, сидел юноша-вендиец. Обычный юноша, смуглокожий и невысокий. Лица его не было видно, но поза выражала самое крайнее отчаянье: обхватив голову руками, он раскачивался всем телом взад-вперед, приговаривая:

— Ты неуч, ты бездарь, ты навозная лепешка на пшеничном поле! Ты не можешь даже превратить сливки в масло, куда тебе соблазнять юных девушек!

Помимо той книги, что лежала у него на коленях, повсюду на полу, столе и стульях громоздилось еще не меньше десятка книг такого же устрашающего размера, а в распахнутом зеве сундука, наполовину вросшего в землю, видны были сотни и сотни свитков самой разной степени древности.

— Ничтожество! Варвар! Недотепа!