Юрий Соколов - Путь в Обитель Бога

— Классные у тебя татуировки, Элф, — протянула одна из девушек — та самая, что целовала проповедника. — Особенно гриф хорош. Когда закончите, ты дашь мне рассмотреть его вблизи?

Дался им этот гриф…

На подиум можно было попасть двумя способами: подняться по ступенькам из коридора и выйти через небольшой проём или вскарабкаться прямо из зала, где никаких ступенек не имелось. Прыгун направился в коридор, ну а я вскарабкался. Мне рукопашный поединок был навязан, и я не собирался тратить время на церемонное появление на ринге.

Когда огляделся, то обнаружил, что общий зал выглядит как-то непривычно, и тут до меня дошло, что я впервые вижу его сверху. Подиум был, пожалуй, единственным местом на первом ярусе Харчевни, куда моя нога никогда не ступала. И что мне там было делать? Речи произносить я не любитель, а драться предпочитал в тех местах, где в этом возникала необходимость, причём сразу после того, как она появлялась.

Прыгун — другое дело. Он был известным умельцем махания руками и ногами — особенно ногами — и не стеснялся показывать своё умение на людях. Выходил он, скажем, сюда, на подиум, вежливо кланялся своему противнику, а потом с дикими воплями принимался его лупить. Чаще всего — до смерти. Я в игры Прыгуна играть не собирался, не понимал обычая приветствовать человека, которого собираешься убить или покалечить, и мне было необходимо действовать быстро, не дав ему возможности пустить в ход своё костоломное искусство. Пусть я выше его на полголовы, килограмм на двадцать тяжелее, и тоже неплохой драчун, но ни в каратэ, ни в кунг-фу ничего не понимал, а вот как Прыгун мог измолотить человека — это я видел. Схватить бы гадёныша да шарахнуть о подиум — так ведь он не дастся. Может, я и смог бы победить его по-честному, но после пришлось бы отлёживаться месяц, а время и здоровье терять не хотелось. Да и понятие «честность» в бою без правил более чем растяжимое. Поэтому, когда Прыгун мне поклонился, я подождал, пока он разогнётся, и смачно плюнул ему в лицо.

Он на секунду остолбенел от такого оскорбления, а только это мне и было нужно. Шагнув вперёд, я врезал ему в солнечное сплетение — со всей силы, сколько имелось. Боевой клич застрял у Прыгуна в глотке, он отлетел назад на четыре метра и врезался спиной в стену у выхода в коридор, едва не свалившись с подиума. Зрители внизу заорали так, словно у них на глазах началось новое Проникновение. Не давая Прыгуну опомниться, я в два прыжка преодолел разделявшие нас метры и провёл серию ударов, целясь попеременно то в голову, то в корпус. Несмотря на своё отчаянное положение и страшную парализующую боль от моего первого удара, часть из них он блокировал, но остальные достигли цели, а я продолжал не останавливаясь. Попрыгунчики, столпившиеся слева от подиума, вопили и свистели, требуя прекратить бой, кричали, что начало было неправильным. Один полез на подиум, и я пнул его в лицо; Прыгун воспользовался паузой и крепко стукнул мне по печени, но его песенка была уже спета. Прижав его к стене, я продолжал работать руками до тех пор, пока он не начал оседать вниз; тогда я схватил его за горло и брючный ремень и бросил через себя. Тело Прыгуна описало в воздухе дугу, шваркнулось о камень, да так и осталось лежать там, где упало.

Озверевшие попрыгунчики теперь были готовы заскочить на подиум всей толпой, кто-то уже тряс оружием, и мне подумалось, что они запросто могут расстрелять меня, пока я торчу здесь, как курица на насесте. С другой стороны, где столпились остальные зрители, тоже вопили — те, которые поставили против меня и проиграли, так что имелась хорошая возможность быть продырявленным сразу с двух концов. Бобел нырнул за барную стойку и установил на ней свой пулемёт. Он прицелился в толпу за моей спиной, и там сразу всё смолкло — проигравшие сообразили, что Бобел уложит их всех прежде, чем кто-нибудь достанет его самого. Однако сразу обе половины зала со стойки не простреливались, поэтому попрыгунчики продолжали бесноваться. Тотигай, расправив крылья, стоял на одном из столов, готовясь прыгнуть на подиум. Нукуманы потрясали винтовками, оглашая зал боевыми кличами, но оставалось неясным, чью сторону они примут.

— Посмотрите вверх! — раздался вдруг сильный, звучный голос, и я с трудом поверил, что он принадлежит Имхотепу.

Он стоял возле дальней стены, вытянув руки ладонями вперёд. Прямо за ним глыбой возвышался Беджер с разинутым от удивления ртом. И ему было от чего рот разинуть. Я взглянул вверх, остальные тоже. Там, под самым потолком, над толпой попрыгунчиков парила в воздухе огромная каменная плита, стоя на которой обычно наигрывал местный оркестр. В поднявшейся суматохе никто не заметил, как она всплыла со своего места и переместилась туда, где находилась сейчас.

— Я не смогу держать её слишком долго, — сказал Имхотеп в наступившей тишине.

Попрыгунчики, задрав головы, заворожённо смотрели, как плита дрогнула и закачалась, готовясь стать их надгробием. Потом они кинулись врассыпную.

Некоторые бросились в боковой коридор, вон из зала, а другие, обезумев от страха, рванули вокруг подиума прямо на Бобела, который мигом развернул пулемёт в их сторону. Однако попрыгунчики даже не помышляли о нападении. Они просто пытались спасти свои жизни, и, должен сказать, убрались из-под плиты очень своевременно — она ещё раз дрогнула и обрушилась вниз. Чудовищный удар сотряс до основания всю Харчевню; оказавшихся слишком близко посбивало с ног. Плита раскололась на куски — мелкие подлетели вверх, а самый большой проехал по полу через половину зала, разбрасывая в стороны столы.

Я спрыгнул с подиума и, не обращая внимания на всеобщую панику, пошёл к стойке забрать свои вещи. Бобел, который не любил полагаться на случайности, держал зал под прицелом до тех пор, пока я не оделся и не вооружился. К нам подошёл Имхотеп.

— Я стал слишком стар для таких вещей, — сказал он мне. — Так что ты, пожалуйста, не заводись больше с ними.

— Не собираюсь спрашивать тебя, где ты этому научился, — буркнул я. — Хотелось бы узнать только одно… Здесь, в Харчевне, ты царь и бог, да ещё умеешь вот так. Ты мог бы остановить попрыгунчиков в самом начале. Проповедник был бы жив. Прыгун не превратился бы в отбивную. Верно?

— Настоящий Бог тоже мог бы остановить всё в самом начале, — ответил Имхотеп. — Однако он так не поступил.

— Я не верю в настоящего Бога. Я спрашиваю…

— Потому-то ты в него и не хочешь верить. Допусти ты мысль, что Бог существует, тебе придётся отвечать самому себе на множество вопросов — «почему»? Почему — это, почему — то, почему — другое…

Имхотеп повернулся и направился прочь. Успевшие прийти в себя люди освободили ему путь достаточной ширины, чтобы могли разъехаться две гружёные повозки. Я и сам был рад, что он ушёл. Можно бесконечно трепаться о кийнаках и их способностях здесь, в общем зале, после третьего или четвёртого стаканчика, или разговаривать о том же самом в мехране, у походного костра, но увидеть своими глазами — совсем другое дело. Не будь валявшихся повсюду кусков оркестровой плиты, я мог бы поклясться, что мне всё привиделось. Ну не бывает такого! Ну…