Наталья Резанова - Ветер и меч

Отряд самофракийцев под командой Аргиры принес на площадь вязанки дров, а поутру Аргира собственноручно запалила костер. К тому времени, как мы прибудем на площадь, дрова должны как следует прогореть. Это важно.

Они все рассредоточились по кромке площади — паломники и поселенцы, атланты и горгоны. Стояли, ждали. Наверняка многие искали взглядом жертву, которую поведут на всесожжение, и, не находя, замирали от ужаса, и сердца их бились сильнее, и каждый спрашивал себя — не я ли?

Так, со страхом и сомнением смотрели они, как мы въезжали на площадь, не гоня к огню ни овнов, ни тучных быков. С некоторой надеждой — как я спешивалась.

Сейчас, думали они, я возьму за повод прекрасного своего коня, лучше которого нет во всем городе, а может быть, и на всем побережье, и поведу его к огню.

Но не тут-то было.

Я передала повод Кирене, и пошла к огню. Одна. И тогда все уставились на мои босые ноги.

Я не знаю, кто кого научил молиться мечу, вонзенному в землю или груду камней — мы скифов или они нас. Есть еще один обряд. Мы ли его переняли у фракийцев, или они у нас? Разумеется, он посвящен Богине, каковую почитают оба народа. Окрестные племена полагают, что он относится к женской магии. На самом деле никакого колдовства в нем нет, и хотя его всегда исполняют только женщины, не вижу причин считать его сугубо женским. Ведь для того, чтобы овладеть им, не требуется ничего, кроме храбрости, расчетливости и самообладания, а эти качества, если поискать; встречаются и у некоторых мужчин.

Я шла по раскаленной площади, жар струился с небес и дышал мне в лицо. Отблески солнца и отблески пламени играли на бронзовых лезвиях мечей и топоров, на золотых доспехах Ихи и на золотых масках горгон.

Стояла давящая тишина, и тем громче слышались в ней отдаленные стоны или всхлипы. Вероятно, люди вспоминали обычай, когда царя приносили в жертву ради благоденствия народа. Я царицей не была, но далеко не все здесь понимали это обстоятельство. И они полагали, что сейчас я войду в огонь.

Отчасти они были правы. Аргира все сделала безошибочно. Я потому и выбрала ее, что в Темискире нам приходилось исполнять этот обряд вместе. И она знала, какое подобрать дерево и как его разложить. Поэтому среди горящих поленьев образовались дорожки, где дерево уже полностью прогорелой черно-багровые угли подернулись серым пеплом. Но увидеть это можно было только вблизи. А так близко, как я, к огню не подошел никто.

Сколько бы ни собралось людей на площади, я чувствовала их взгляды, так же, как колебание пламени и прикосновение ветра. В них было отчаяние, страх, надежда — но не в меньшей степени жадность и предвкушение. И не замедлила шага. Если я все рассчитаю правильно — а я все рассчитаю правильно — что со мной может случиться? Разве что загорятся волосы. А это нетрудно исправить.

Кроме наших, вероятно, лишь жрицы Болота понимали, что сейчас произойдет. Они обязаны были знать подобный ритуал. Но горгоны молчали, а что выражали их лица — скрывали маски.

Потом я шагнула на дорожку из углей, и стена пламени заслонила от меня весь мир, и все его звуки заглушил треск лопающихся поленьев. Мой путь занял всего несколько мгновений, но растянулся до пределов вечно сти. И для меня, и для тех, кто собрался на площади. И когда я преодолела огненную преграду, раздался единый многоголосый вопль.

Повторяю — никакого колдовства в совершении обряда не было. При наличии определенной тренировки и умения достигать душевного равновесия, можно прикасаться к углям, ходить по ним, даже танцевать. Что в Темискире мы и делали. И не только мы в Темискире. В подземном святилище у Гебра нас приветствовали такой же пляской.

Но подавляющему большинству людей это обстоятельство неизвестно. Они видели одно — я ступала по раскаленным углям. И происходило такое в преддверии храма, а значит, по непосредственной воле Богини. Тут они тоже, пожалуй, не ошибались.

Хор, заполнявший площадь, стал еще мощ-, нее, когда я обеими горстями зачерпнула тлеющие угли и, взбежав по лестнице, бросила их на бронзовый треножник, стоявший на возвышений. Пламя на жаровне взметнулось мгновенно и высоко. Должно быть, Аргира добавила к растопке «кровь земли», но сейчас мне некогда было задумываться о таких мелочах.

Голоса гремели и перекатывались, как рокот прибоя. Но если с морским прибоем я ничего не могла поделать, унять шум людских голосов в моих силах. Для этого оказалось достаточно поднять обе руки. Так делают люди в знак мира, показывая, что в их руках нет оружия.

На сей раз мои пустые ладони были обращены к небу, где сверкал золотой щит Богини. Крики улеглись. Люди только что видели чудо, почему бы не явиться новому диву? Но теперешнюю тишину не наполнял ужас, а ожидание не казалось злым и жадным. Скорее это была тишина восторга.

Справа и слева у подножия лестницы появились Шадрапа и Мормо. Меланиппа и юная Биа провели их в обход огненной преграды, которая, впрочем, начала снижаться и почти не скрывала происходящего от зрителей.

Шадрапа держал в руках серебряную чашу с красным вином. Он был потрясен и напуган увиденным. Это читалось в его взгляде, поскольку, в отличие от Мормо, ничего не ведал о предварительной подготовке, дающей возможность пройти обряд без вреда для себя. Но он старался не выдавать своих чувств, и руки его почти не дрожали.

Мормо держала пучок из метелок проса, перевитых плющом. Точно так же подошли бы стебли пшеницы. Или ветка омелы. Здесь был гот же смысл, как в том аспекте значения меча, воткнутого в землю, о котором говорил покойный… как бишь его звали… неважно. И каждый, кто хоть немного знал обряды Богини, предполагал бы, что чашу должна держать Мормо, а жезл, иди то, что ему соответствует — Шадрапа. Но посвященным известно, что перемена удваивает силу обряда, перемножает мужскую и женскую силы. И об этом Мормо тоже обязана была знать. А вот Шадрапа не знал ничего, иначе, вероятно, счел бы ритуал мерзостью и кощунством.

Так мы стояли вокруг треножника: слева Шадрапа, в лазурных с белой оторочкой жреческих одеждах, лысина навевает мысли о; копченой рыбе, светлые глаза слезятся от блеска неба, солнца и огня, справа Мормо, сплошь сияние и шуршание, а позади я — во всей своей невзрачности. И я воззвала к Богине.

— О, великая именем, создавшая все сущее! Ты подумала обо всем, чтобы дать людям жизнь и мир! Благодаря Тебе существуют небо и земля и сладкие лучи солнца. Все народы, какие живут на бескрайней земле, все прославляют Твое прекрасное благое имя, хотя на родном языке всякий зовет Тебя по-своему. Аруру — мать творения, воинственная Анат и Алат — созидательница, светлая Ишхара и могучая Ардви, лунная Тиннит, Метида, в которой вся мудрость, Дио, Рея, Онка, Нейт — несть числа именам, и за ними — Единая. Все мы служим Тебе, и даже те, кто отрицают Тебя или не ведают о Тебе, все равно идут по Пути, Тобою предначертанным. Ты, что была, есть и пребудет вовеки — воззри на нас, благослови наше собрание и дом, куда мы Тебя приглашаем!