Николай Романецкий - Везунчик

Лица журналистской братии расцвели недоверчивыми усмешками, но мой недавний работодатель оставил этот факт без внимания.

— Максим! — послышался из кухни голос хозяйки. — Я вас жду. Ужин готов.

Я еще раз полюбовался внушительной физиономией господина Раскатова, раздавил в пепельнице окурок и отправился на зов.

Стол был уже сервирован. Здесь работал обычный телевизор, однако Пал Ванычем на экране и не пахло — четверо могучих парней в облегающих скафандрах пластали огненными лучами крокодилоподобного монстра с ощеренной пастью. У двоих парней наблюдались явно женские талии. К счастью, звук был выключен.

Яна смотрела на меня с улыбкой, в которой смешались доверчивость и кокетство.

— Я вас поэксплуатирую, Максим? — Она вытерла руки о полотенце. — Открывайте напитки. Через пять минут составлю вам компанию. — Она вышла.

Я тут же взял пульт и принялся переключать каналы. Когда нашел нужный и прибавил громкость, Пал Ваныч сказал:

— …никогда не будет.

А потом появилась хорошенькая девочка и сообщила:

— Вы смотрели репортаж с еженедельной пресс-конференции начальника РУБОПа Павла Ивановича Раскатова. А теперь новости российской экономики. На биржах наблюдается небывалое оживление, связанное с ростом котировок…

Я вернул на экран монстра. Тот ревел, жалуясь на собачью жизнь, и никак не хотел умирать. Следуя принципу» око за око «, он успел перекусить одну из женских талий (мелькнуло окровавленное месиво) и только после этого сдох, истекая изумрудной жидкостью. Один из победителей тут же откинул тонированное стекло шлема и торжественно-трагическим голосом произнес:

— Прощай, наша Эльвира! Ты была великим бойцом, беспощадным к крокомонам (его язык почему-то не сломался на последнем словосочетании)… и прочей космической нечисти. Мы представим тебя к медали» За освобождение Сириуса «. Пусть базальты Акропуса будут тебе пухом.

По его загорелой под неземными солнцами, чисто выбритой щеке скатилась скупая мужская слеза. Зазвучала героическая, переполненная пафосом музыка. Обладатели скафандров скорбно склонились над останками доблестной подруги.

Я выключил звук и принялся искать штопор. С пробками я расправился не менее победоносно, чем освободители Сириуса со своим крокомоном, но оценить эту победу было некому. Тогда я снова закурил и подошел к окну.

У мультиэтажных башен есть свои преимущества — другие дома не закрывают обзор.

Внизу разливалось зеленое озеро парка Лесотехнической академии. На горизонте сверкал в лучах заходящего солнца купол Исаакия. На месте были и шпиль Петропавловки, и шар нового морского вокзала, и старая телебашня.

А я в очередной раз убедился, что хорошо знаю этот город.

— Ну как вы тут, Максим? Не скучаете?

Я оглянулся. Хозяйка стояла в дверях. Она, успела слегка подштукатуриться, а на себя надела такое, что я не удержался и с шумом проглотил слюну. Кремовое платье было полностью закрытым, но открывало больше, чем любое гигантское декольте.

Эта женщина умела подчеркнуть свои достоинства и хорошо знала себе цену. Удовлетворенно улыбнувшись, она принялась хлопотать возле микроволновки. Все ее движения, все ее повадки, все ее взгляды были таковы, что и слепому было ясно: меня откровенно обольщают.

Ну что ж, против природы, как известно, не попрешь!..

Я еще раз проглотил слюну, сел за стол и усиленно принялся обольщаться.

Глава 38

Душ мы принимали вместе, и я продолжал обольщаться. Нет большего удовольствия в жизни, чем мыться с той, с кем собираешься разделить постель! Нет лучшей картины, чем лопающаяся на ямочках и выпуклостях мыльная пена! Нет лучшего ощущения, чем мимолетные прикосновения к упругому скользкому телу!.. По крайней мере сейчас я думал именно так.

А потом, не вытираясь, мы отправились в спальню. И я был обольщен настолько, что начал воспринимать окружающее, лишь когда все уже свершилось.

Кровать была двуспальная. А у стены напротив окна висел в воздухе голографический бюст какого-то типа.

— Это твой муж? — спросил я.

— Да… Встань-ка, пожалуйста! Мне надо поменять постельное белье.

Я встал.

Яна, грациозно изогнувшись, принялась сдирать с кровати промокшие от наших тел простыни.

— А где он сейчас?

Яна утащила сырые тряпки на кухню и тут же вернулась:

— Сейчас он на Марсе.

— Что значит — на Марсе?

Яна достала из шкафа свежее белье.

— Он — участник последней экспедиции. Строит постоянную базу на материке Элисиум. Марсианин!

Голографический тип смотрел на меня приветливо и с любовью. От такого взгляда мне захотелось пойти в ванную и напялить на задницу брошенные там трусы.

Между тем Яна вновь застелила постель и улеглась поверх одеяла, глядя на меня с не меньшей, любовью, чем ее правоверный.

— Иди сюда!

Я вновь посмотрел на космонавта. Голограмма была настолько качественной, что казалось, он сейчас кивнет мне и скажет:» Ну, приятель, почему же ты растерялся?«

— Максим, чего ты ждешь? — В голосе Яны послышались нетерпеливые нотки. — Я уже соскучилась!

Я подошел и сел на кровать.

Янино бедро, скрывавшее от моих глаз лобок, было как гора перед альпинистом, и мне определенно предстояло в ближайшие минуты снова штурмовать эту гору. Но в свидетелях сей альпинистский подвиг не нуждался.

— Давай выключим его!

Яна пробежалась пальчиками по моей спине:

— Нет, пусть смотрит. — Пальцы перебрались на живот, скользнули ниже. — Это кто же у нас тут такой спященький? Пора просыпаться, маркиз, настало утро. Вас ждут великие дела!

Я оглянулся — она смотрела на голограмму.

Мне сразу все сделалось ясно. Эта женщина была без памяти от своего марсианина и, деля постель с другим, в воображении отдавалась мужу, далекому и любимому.

Наверное, лучше всего было бы молча встать, одеться и уйти, но Янины пальчики теребили» маркиза» так требовательно, а груди, прижавшиеся к моей спине, были так горячи… И в конце концов во мне все еще живет дух Арчи Гудвина, а тому никогда не было ни малейшего дела до рогатых мужей!

Я отвернулся от марсианина, подтянул на себе альпинистское снаряжение и пошел на второй штурм уже знакомой вершины.

Теперь все было по-другому. Я перебивал крючья и перебрасывал страховки, протирал запотевшие очки и проверял состояние карабинов. Но скрывающаяся за облаками вершина звалась не Яна, а Инга, и штурмовал я ее, давно покоренную, но по-прежнему влекущую, и, наверное, только это спасло меня от мужской несостоятельности, и я наконец разогнулся и бросил победный взгляд на открывшиеся со всех сторон бескрайние просторы…