Эшли Энн Дьюал - Обратимость (ЛП)
- Да?
- Хвостик, ты чай с сахаром пьешь?
Непроизвольно сжимаюсь, прикрывая руками тело, и рявкаю:
- Я сама себе сделаю.
- Что?
- Я сама себе сделаю.
- Тебя не слышно.
Пару раз глубоко вздыхаю. Ну, что ему нужно? Я же моюсь. Пусть уйдет! Откуда у Рувера этот встроенный радар? Почему он обращается ко мне именно тогда, когда я не хочу ему отвечать. Сдавшись, протираю руками лицо, понимая, что проще согласиться.
- Две ложки. – Вздыхаю. Так и ответ короче.
- Три?
- Две.
- Сколько?
- Господи, Рувер, мне две ложки сахара!
- Понятно. - Внезапно дверь открывается, и я, наверно, дико верещу, потому что парень усмехается, - ты чего?
- С ума сошел? - Смущенно прилипаю к задней стенке ванны, прижимаю к себе ноги и разъяренно хмурю лоб: клянусь, еще чуть-чуть и я навеки-вечные избавлюсь от этого человека. – Уходи!
- Я руки помыть.
- Помой на кухне!
- Зачем?
- Затем!
- Что ты бесишься? Не привыкла находиться в мужском обществе?
Я вспыхиваю, словно новогодняя елка. Краснею, багровею, синею и сквозь стиснутые зубы, отрезаю:
- Уходи.
- Так сколько тебе сахара? – Рувера явно забавляет данная ситуация. Даже сквозь шторку, я чувствую, как от него исходят волны сарказма и тонны излишней самоуверенности, будто то, что он делает безумно круто и жутко классно. – Ну, так что?
- Ты ведь услышал мой ответ.
- Допустим.
- Допустим, я не понимаю, что тобой движет. – Обижено прикусываю губу и горблюсь: зачем он так? Почему постоянно пытается выставить меня идиоткой? Если он не в курсе, я и так считаю себя последней предательницей, слабачкой и трусихой. Так что же ему нужно? Чего ему не хватает? – Ты еще здесь?
- А ты еще не передумала на счет записной книжки?
Удивляюсь странной смене разговора, разглядываю свое искаженное отражение в прозрачной воде и тихо отвечаю:
- Нет.
- Почему? – голос парня становится серьезным. Это вновь сбивает с толку.
- Потому что у меня нет выбора. Я должна спасти папу.
- Он сам остался, а не ты его оставила. Вы могли сбежать вместе, но твой отец решил иначе. Так с какой стати теперь тебе отвечать за его поступки?
Неожиданно для себя усмехаюсь:
- У тебя странное мнение, Рувер.
- Оно обычное.
- В том, что моему папе сейчас грозит опасность, ты винишь его самого. И поверь, это уж очень странно, учитывая обстоятельства, приведшие к этому.
- Он сам решил рискнуть.
- Рискнуть ради меня.
- Ну, в этом уж точно не твоя заслуга, а заслуга его чувств. И уж, тем более, в этом нет никакой вины тех людей, чьи имена написаны в книжке.
Удивленно вскидываю брови. Меня переполняют поразительно антонимичные чувства. С одной стороны, я понимаю, насколько Рувер не прав, насколько он груб и бесчувственен. Бросить отца? Сослаться на то, что его чувства ко мне – его же проблемы? Но, с другой стороны, слышать от «немецкой речки» слова в защиту тех, кого он даже и не знает – как это понимать? Неужели в человеке могут смешаться настолько разные черты характера: милосердие и жестокость, доброта и злоба, забота и равнодушие. Может, Рувер сам еще не понимает – какой он, что ему ближе. Иначе как объяснить эти странные закономерности, которые он выдает день ото дня. Сначала нападает, потом пытается утешить. Сначала говорит, что я слабая, потом - что я способна на большее. Сначала пытается быть равнодушным, а затем, причиняет себе же боль, чтобы убедиться в обратном. Ну, и как же не запутаться? Как его понять?
- О чем ты думаешь? – вопрос сам срывается с моих губ.
Я растеряно моргаю, собираюсь забрать свои слова назад, как вдруг он говорит:
- О тебе.
Непроизвольно придвигаюсь ближе к бортику. Ответ парня настолько сильно сбивает меня с толку, что я покрываюсь гусиной кожей, напрягаюсь и ощущаю в груди горячее покалывание, будто чьи-то кулаки начинают усиленно биться о мои ребра.
- Обо мне?
- Да. Я думаю о том, что ты слишком юна, чтобы проходить через все это.
Ну, началось. Разочарованно отодвигаюсь назад, скрещиваю перед собой руки и, абсолютно позабыв о том, что я нахожусь в ванной, что я голая, что вообще данный разговор – бред сумасшедшего – отрезаю:
- Да, что ты говоришь.
- Считаешь иначе?
- Я не понимаю, с чего тебя вообще заботит мой возраст.
- Меня не заботит твой возраст, - грубо отвечает Рувер. – Меня заботит то, что тебе придется пройти через огромное количество проблем, бед, возможно, потерь. И ради чего? Какой нас ждет финал? Мы не знаем, будет ли завтра, и все равно упрямо упускаем сегодня. Посвящаем свою жизнь погоне, борьбе, переживаниям, и абсолютно забываем про саму жизнь. Ты сидишь в ванной и, наверняка, думаешь о том, как бы спасти отца, как исправить ошибки, как избежать боли. Но боль всегда будет нашей тенью, потому что именно рядом с нами есть много свободного места. А плохое, как известно, быстро цепляется за эту пустоту. Мы отстраняемся, отталкиваем людей, становимся одинокими, и страдания талантливо находят эти дыры, наглухо забивая их своей невыносимостью. И выходит так, что ища спасения, мы лишь сильнее от него отдаляемся. Так что, да, - он прерывается, чтобы вздохнуть, и я благодарна ему за эту остановку: мне тоже нечем дышать, - меня заботит то, что ты еще совсем юна. Ведь сейчас тебе предстоит проститься со всем, что в твоей жизни было, при том, что в твоей жизни практически ничего еще и не было.
Неожиданно я чувствую себя такой маленькой, такой простой по сравнению с ним. Сколько еще секретов таит в себе Рувер? Как много он еще позволит мне о себе узнать? Все мы бежим от прошлого. Возможно, Рувер убежал слишком далеко, и в этом побеге потерял всякую веру в себя и в свои чувства. Но ничто не изменит его врожденной, как бы это абсурдно не звучало, доброты. Парень, представший передо мной в образе наглого циника, на самом деле оказался чутким и разумным человеком.
Чувствую, как внутри что-то загорается. Не понимаю, что это, но ощущение странное. Всепоглощающее. И жутко горячее. Мне вдруг становится так тесно в этой ванне, в этой комнате, в этой квартире, что я хочу расправить крылья и взлететь. Куда взлететь, какие крылья, Аня? Поздно. Что-то меняется во мне в эту минуту. Что-то переворачивается. И я боюсь этих чувств. И мне безумно приятно.
Неосознанно отодвигаю край шторки. Я знаю, парень не увидит ничего лишнего, поэтому спокойно кладу подбородок на бортик. Рувер сидит на полу, облокачиваясь спиной о ванну. Заметив меня, он оборачивается и замирает. Я тоже не могу пошевелиться.
- Почему ты решил отключить чувства? – едва слышно спрашиваю я и пожимаю мокрыми плечами. – Это же неправильно. – Особенно учитывая то, что у него не особо-то и получилось. Частично отказавшись от эмоций, он не избавился от боли, а лишь стал одиноким.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});