Джейн Уэлч - Певец из Кастагвардии

Косоглазый словно бы распространял вокруг ощущение собственной значимости и величия. Он заговорил самоуверенно, как надменный король со своим народом:

– Вы добыли для меня медведя. Я вижу это по вашим перепуганным глазам. Вы, бельбидийцы, так трусливы.

Каспар злобно ощетинился, но при взгляде на охотников и сам увидел в них этот страх. Так вот, оказывается, зачем овиссийским пастухам кирки и лопаты, догадался он. Вовсе не для руд и камней, а чтобы копать медвежьи ямы.

– О да, Мамлюк, да, сир! – отозвалось сразу несколько голосов. – Огромный зверюга. Вы будете довольны.

– Неплохо, неплохо. Я хвалю вас.

В сопровождении толпы Мамлюк направился к яме. Каспар не мог определить, что же у него за странный акцент. Этот человек точно был не бельбидийцем, и, судя по красноватому цвету кожи, не из дальних стран Кабалланского моря. Каспар так вывернул шею, чтобы лучше видеть, что ему казалось – мышцы вот-вот порвутся. Но зрелище стоило того – странный чужак вдруг спрыгнул в медвежью яму! Лагерь был погружен в напряженное молчание и ожил вновь, когда Мамлюк наконец выбрался наружу. Теперь он пошел к Каспару и внимательно уставился на него. Каспар, боясь поднять глаза, созерцал его огромный черный сапог как раз на уровне своего лица.

– А эти двое кто такие? Мне нужны медведи, а не мальчишки.

Мамлюк шагнул к Папоротнику и приподнял лёсику голову, чтобы заглянуть ему в глаза. Но под взглядом этих огромных глаз чужеземец вдруг побледнел и отскочил прочь, бормоча проклятия; потом нагнулся и бросил Папоротнику в глаза горсть земли.

– Я – Мамлюк Медвежатник, а теперь я еще и Мамлюк Проклятый. Я заглянул в глаза живого мертвеца.

Он обернулся и приказал своим людям заново, покрепче связать пленников, а сам вернулся к медведю.

По спине Каспара пробежал холодок. Этот Мамлюк оказался что-то слишком прозорливым. Пастухи принесли ему оружие Каспара, и чужестранец живо заинтересовался кинжалом из Иномирья.

– Он будет доволен таким даром, – пробормотал Мамлюк сам себе под нос, с немалым почтением пробуя пальцем остроту волнистого лезвия.

На следующее утро медведь разбушевался не на шутку и ревел и бился, как сумасшедший.

– Что вы сделаете со зверем? – спросил Каспар у высокого широкоплечего парня, имя которого – Нейт – он узнал еще вчера.

Этот Нейт сегодня принес им с лёсиком воды и пищи. Хлеб был заплесневелый и черствый, вода подпахивала, как будто ее слишком долго хранили в горшке из гнилой выдолбленной тыквы. А от своей доли сушеного мяса Папоротник отказался.

У Нейта были карие глаза – как и у многих бельбидийцев с равнин; обветренное лицо показывало, что парень давно уже живет на природе. Длинные волосы падали на лоб и порой закрывали глаза, а на подбородке едва начала пробиваться юношеская борода. Рядом с Нейтом все время держалась девочка вдвое его моложе, с вечно заплаканными глазами и черной каемкой под ногтями.

Несмотря на то что вечная усталость и тяжелые условия жизни наложили на малышку свой отпечаток, все же было видно, что она удивительно хорошенькая. Сейчас девочка сидела неподалеку, нервно оглядываясь и расчесывая пятерней длинные темные волосы, висевшие спутанными прядями. Выглядела девочка больной и усталой.

– Да я не знаю, зачем мы ловим этих медведей, – признался наконец Нейт. – Я вообще-то пришел сюда убивать волков.

– Вот и я собирался, – кивнул Каспар, надеясь расположить к себе этого юношу, своего ровесника.

– Когда проклятые волки загрызли моих родителей, все, чего мне в жизни хотелось, – это убивать волков. По правде говоря, я только об этом и думал. Но у меня ведь еще есть Лана, о ней нужно заботиться. Ей здесь не очень-то хорошо. И при чем тут медведи, я не знаю.

Каспар пожал плечами.

– А что с медведями потом делают?

– Переправляют их через горы. Нейт махнул рукой к востоку.

Внимание Каспара снова привлек Мамлюк. Тот уселся возле ямы и принялся напевать заклинание, бросая в западню щепотки цветной пыли.

– Он – не волкочеловек, – прошептал Папоротник юноше на ухо. – Я же говорил, тот пошел на юг.

Бельбидийские изгои тем временем налегли на веревки и выволокли медведя наружу, чтобы заковать в цепи его лапы и надеть на шею железный ошейник. Хотя медведь и находился под действием дурманящих зелий, он сопротивлялся, и один из пленителей был отброшен на землю ударом могучей лапы. Теперь он кричал, баюкая кровоточащее плечо.

Нейт оборвал разговор с Каспаром и нехотя занял свое место подле медведя, помогая держать его левую заднюю лапу. Сестренка Нейта, Лана, придвинулась поближе к Каспару, и тот улыбнулся ей. Она смущенно ответила на улыбку.

– Я очень боюсь медведей, – прошептала девочка, и Каспар не нашел, что сказать ей в утешение, глядя, с каким трудом люди удерживают зверя.

Мамлюк вытащил откуда-то флейту и заиграл. Медведь, зачарованный музыкой, покорно поднялся и последовал за косоглазым к востоку, прочь от лагеря. Люди – те, кто не держал медведя за цепи, – принялись собирать пожитки и навьючивать их на лошадей. Это были пони, худые и жалкие. Спины их так и прогибались под грузом лопат и кирок и ржавых котелков для еды. Кавалькада потянулась вслед за вождем. Каспара и Папоротника подняли и заставили брести следом за одним из пони, привязав их за руки на длинную веревку.

Кавалькада вскоре повернула к северу. Они шли через лес, среди трепещущих серебристых осин. Дальше дорога вела их на гребень горы. По спинам людей, тащивших за собой медведя, ручьями струился пот. Некоторые женщины плакали; но когда Мамлюк прикрикнул на них, угрожающе приподняв дубину, покорились и принялись тянуть и толкать зверя с удвоенной силой. Люди понукали его, стегали кнутами, тащили за цепи; на лапах медведя, там, где цепи впивались в плоть, выступала кровь.

Каспар почему-то был до крайности вымотан подъемом в гору. Когда наконец они достигли гребня горы, он едва на ногах стоял. С высоты открывался вид на широкую дорогу вдоль реки, чья вода блестела золотой рудой и вилась по земле, как медовая полоса. Каспар не понимал, отчего ему так плохо. Может быть, мутит от высоты? Нет, это просто смешно – он же торра-альтанец! Ноги все еще повиновались ему, делая шаг за шагом, но в голове сильно помутилось. Юноша не мог сосредоточиться ни на чем, кроме Мамлюка и сладкой мелодии его флейты.

Это была плавная, успокаивающая колдовская мелодия. Каспар спотыкался, прикованный взглядом к черному меховому плащу Мамлюка, трепыхавшемуся в такт его властному шагу.

Маленькая Лана старалась держаться поближе к Каспару, словно чувствуя в нем противовес окружавшему ее зверству. Она плакала. Ее брат то и дело оглядывался, ища девочку взглядом, и взглянул в глаза Каспару, просительно улыбнувшись.