Виктор Гвор - Учитель

Вот это уже выслушивается без скептических улыбок. Это уже военный совет, большая политика закончилась.

— У нас десять тысяч конницы и двенадцать тяжелой пехоты. — говорит Руян. — Плюс тысячи три лучников-вейя. Если Единец присоединится — еще две тысячи. Можно призвать ветеранов, это тысяч пять. И в ополчение еще десять набрать. Но у ополчения ни вооружения, ни выучки...

— Пятнадцать пехоты и семь конницы. Три тысячи арбалетчиков. Ополчение... — герцог задумывается, — под красные флаги тысяч десять. С ним та же проблема. Одеть и вооружить сможем всех, включая ваших, но выучить...

— Степь даст тридцать тысяч всадников — высокопарно произносит Скимах, — мы сметем...

— Не сметем, — перебивает его Гарип. — но тридцать тысяч есть. Даже пятьдесят, если считать с женщинами.

— Женщины не воины, — заявляет Аер.

Гарип молча тыкает рукоятью плети в сторону стола, предупреждая раздавшееся оттуда шипение. Аер опасливо косится на Каялу и замолкает.

— Итого, — подводит итог Юшман, — До тридцати пехоты, двадцать ополчения, семнадцать конников, шесть или восемь стрелков и полсотни легкой кавалерии. Не густо.

В его голосе проскальзывает отчаянье. Взгляды остальных тоже не слишком радуют, преимущество противника очень велико.

— Плюс тысяча ментатов. И столько же маленьких, — неуверенно говорит Шебур, — но маленьких не хочется...

— К каждому ребенку приставить по коннику. Женщины всегда смогут увезти детей.

— Верно, Каяла, две тысячи ментатов. — Радости в голосе не появляется. Ментаты — сила. Но против такой орды... слишком мало...

— И я!

— Сэр Йети? Но ты же не убиваешь!

В этом мире я, даже не убивая, могу не так мало. Обезоруженный, оглушенный или раненый противник ненамного лучше мертвого. Но собравшимся нужны не мои изыски. Нужен минимальный шанс на победу. Пусть умозрительный, невероятный. Нужна надежда...

— Я буду убивать.

— Но...

Одним движением отрываю пленнику голову. То, что он еще здесь, говорит о состоянии присутствующих. Всех без исключения. Но тем лучше: демонстрация производит впечатление...

* * *

Осознание совершенного наваливается мгновенно. Ужас... нет, не то слово... Темнота... тоже нет... Что-то большое, непроглядное, давящее со всех сторон... Сознание раздваивается. Нарушен вечный запрет, оскорблена память предков, великий суд моего народа — моя совесть — обвиняет:

«Убийца!!! Ты убил разумного!!! Тебе нет оправдания! Тебе нет прощения!!! Зверь! Емурлук! Чудовище! Недостойное жизни чудовище! Тебя надо гнать! От йети, от людей, от всех, у кого есть разум! Беги в горы, в пустыню, туда, где нет никого и ничего, туда, где ты не можешь причинить вред другим! Беги, зверь, беги!»

Так плохо не было никогда. Да и не могло быть — я не убивал раньше. Невероятным усилием воли заставляю себя остаться на месте. Люди не должны усомниться. Им нужна вера: на их стороне безжалостная, совершенная машина для убийства. Союзник, стоящий половины армии. Йети, откинувший свой дурацкий запрет. Мифический хортэ, лесной ужас ногров. Суперхортэ! Чудовище!

«Чудовище!!! Ты же собираешься убивать еще! Сотни, тысячи разумных!»

«Нет!!! Они неразумные!!! Не могут быть разумными существа, пожирающие своих собратьев! Охотящиеся на них ради этого! Считающие детей лакомством! Не могут!!! Они не разумные!!! Они мыслят, но они не разумные!!!»

«Они мыслят! Убийце нет оправдания! Ты убил разумного! Зверь! Только звери убивают разумных!»

«Нет!!! Я убил зверя, пришедшего убивать разумных! Их надо остановить!»

«Убийце нет оправдания! Ты убил!»

«Зверя!»

«Ты! Убил!!»

«Зверя!!»

«ТЫ УБИЛ!!!»

«Я УБИЛ ЗВЕРЯ!!!»

«ТЫ!!! УБИЛ!!!»

Пытаюсь блокировать участки мозга, ответственные за эмоции. Я сделал это заранее, но защита не выдержала урагана чувств. Процесс идет не просто тяжело, разум отказывается подчиняться. Эмоции хлещут через край, сметая выставляемые заслоны. Я проигрываю этот бой! Я уже на грани сумасшествия.

«ТЫ!!! УБИЛ!!!»

Ласковая маленькая ручка касается моего сознания.

«Деда, тебе плохо? Я могу помочь, деда?»

Ладлиль, золотце, как же ты вовремя! Даже не знал, что ты способна пробиться в эту бурю мыслей... Ощущаю ее растерянность, жалость, желание помочь, сострадание. И любовь, огромную, бесконечную любовь... Несокрушимую твердыню, на которую можно опереться.

«Я УБИЛ ЗВЕРЯ!!! Я УБИЛ ЧУДОВИЩЕ, ПРИШЕДШЕЕ ЖРАТЬ ДЕТЕЙ! СТОЖАРА, ТАКАЛИ, КУНУ! ЛАДЛИЛЬ!!! ИХ ПРИШЛО МНОГО, ЭТИХ ЗВЕРЕЙ, И Я БУДУ ИХ УБИВАТЬ! ПОКА НЕ УБЬЮ ВСЕХ!»

«ТЫ УБИЛ!..»

Совесть не отступает, но в ее голосе появляется почти неуловимая нотка неуверенности...

«Я с тобой, деда, что мне делать?»

Ты уже всё сделала, умница моя, всё, что надо, ты уже сделала...

«Я НЕ ДАМ ИМ СОЖРАТЬ ЛАДЛИЛЬ!!!»

Нет, я не побеждаю свой ужас. Только загоняю его вглубь, вернув себе самообладание и способность мыслить. Однако сейчас и этого достаточно.

Я вернулся.

* * *

Тем временем люди убрали тело и вытерли пол. Совещание продолжается. Говорит Куна:

— У нас есть пятьдесят пушек, стреляющих ядрами или картечью. Ядра и картечь надо делать. Еще есть катапульты, которые кидают большие гранаты. Гранаты тоже надо делать. И катапультные и ручные. Есть пушка, стреляющая очень далеко, на две мили и даже больше. Но она только одна, можно сделать еще, но нужно время. И к этим пушкам нужны особые снаряды, которые взрываются на месте. Их тоже пока нет. Еще мы придумали скорострелы. Они ненамного сложнее арбалетов и стреляют обычными болтами. Можно изготовить довольно много. Сколько у нас времени?

— Думаю, они еще в Приморье. Прошедшая неделя должна была уйти на зачистку местности и организационные дела. Идти им не меньше месяца. Такой большой армией, плюс обозы, даже немного больше. Если полары не будут давать им спокойно спать, месяца два.

— Они, вообще, не будут спать, — плотоядно щерится Скимах. Шрам делает его ухмылку еще кровожаднее.

Гарип прищелкивает языком:

— Батыр преувеличивает. Но тратить полдня на установку и снятие лагерей и полночи на патрулирование мы их заставим. Куда степные волки должны гнать добычу?

А ведь прав хан, ох как прав! Кочевники вполне могут заставить врага идти в конкретное место. По организации засад и заманиваю в них противников степнякам нет равных. Сугрибцы, конечно, знали многие их хитрости, но далеко не все. А двести лет — большой срок...

— На Хортские земли их пускать нельзя. Города не кочевья, не уведешь с дороги. — размышляет вслух Руян — А время нам очень нужно. Значит, встретим на границе. А вот где именно...