Ольга Романовская - Лепестки и зеркало

  К счастью, Эллина не потеряла сознания. Упав, наугад пырнув кинжалом - увы, темноту - и во весь голос закричала: 'На помощь, убивают! Стража!'.

  Преступник поспешил скрыться, так и не проронив ни слова.

  Подоспевшие на крик горожане помогли гоэте подняться и проводили до дома.

  Эллине пришлось наложить на затылок компресс и лечь, не раздеваясь: голова кружилась, болела, слегка подташнивало - обычные симптомы сотрясения. Но обошлось без последствий.

  Гоэта связывала нападение с мэтром Варроном - месть за то, что узнала, донесла на него. Арестовали ли врача, она не знала, но надеялась, что да.

  А теперь этот актёр... Кто же из них?

  Мрачные размышления прервало появление графа Алешанского.

  Анабель с улыбкой поднялась ему навстречу, что-то заворковала.

  Префект мазнул взглядом по Эллине и мужчинам. Гоэту он знал, поэтому приветственно кивнул. Эллина приподнялась и вежливо поздоровалась. Реверанс не сделала, хотя, памятуя её происхождение, по этикету следовало. Но близость к Анабель позволяла некоторые вольности. До определённой черты, разумеется.

  Мужчины тоже не остались в стороне: Первый префект Сатии не тот человек, которого не замечают.

  Поклонник Анабель под надуманным предлогом поспешил удалиться.

  В присутствии графа болтала только госпожа Меда, остальные предпочли молча есть и пить.

  Наконец зрителей попросили занять места.

  Эллина старалась не показывать виду, что ей всё внове, степенно шествовала под руку с господином Датеи, но взгляд нет-нет, да и задерживался на лепнине, люстрах, плафоне потолка.

  Зрительный зал полукругом обнимал сцену, поднимаясь тремя ярусами. Внизу, в креслах, сидели дворяне. Чуть выше расположилась в ложах родовитая аристократия. Последний ярус был отдан на откуп богатым представителям второго сословия. Для них рядами расставили простые стулья.

  Устроившись рядом с подругой: граф Алешанский покинул любовницу до антракта, - гоэта с любопытством рассматривала высший свет Сатии - запретный, но притягательный мир.

  Наконец служители потушили свечи, и представление началось.

  Давали пьесу в двух актах, основанную на одном из эпизодов истории королевства. В ней блистала несравненная Зальфия - муза не только поэтов, но и многих сановников. Безумно талантливая и не менее красивая миниатюрная брюнетка.

  Наблюдая за ходом действия, Эллина поняла, почему пьеса заставила говорить о себе до премьеры: автор ходил по грани, поднимая вопросы, о которых надлежало молчать. Но так мастерски, что только ханжи и фанатики забросали бы его тухлыми яйцами. Давно на сцене Сатии не ставили ничего подобного.

  Заканчивалось первое действие, когда тишину зрительного зала прорезал крик. Все взгляды невольно обратились к одной из лож.

  Прижимая платок к лицу, у бортика замерла женщина. Она то и дело оборачивалась и тряслась, будто в лихорадке.

  Зажёгся свет, и все поняли причину её поведения: в кресле с перекошенным лицом, распластался побагровевший мужчина. Голова его была неестественно запрокинута, зубы судорожно сжаты, а изо рта капала слюна. Остановившийся взгляд свидетельствовал о том, что он мёртв.

  Очевидно, пред смертью несчастный пил шампанское: у ног валялся разбитый бокал.

  У дверей ложи обнаружили до боли знакомые приметы: зеркальные осколки и розовые лепестки.

  - Господина Сомерсета Штайлека, сэра Сомерсета Штайлека убили! - мгновенно разнеслось по театру.

  Сомерсет Штайлер слыл одним из богачей Сатии. Происходя из низов второго сословия, он сумел пробиться наверх и получить дворянство. Банкир, член правления местного отделения эльфийского банка, он прославился любовью к актрисам. В частности, именно он возвеличил Зальфию, и на его средства поставили эту пьесу.

  Рядом с господином Штайлеком в момент смерти находилась его новая любовница, тоже мечтавшая блистать на сцене, - юное очаровательное создание лет восемнадцати. Сам банкир весной шумно отпраздновал юбилей.

  Всё указывало на то, что банкир был убит. По словам перепуганной спутницы, он просто отпил из бокала, вдруг захрипел и забился в агонии.

  Откуда взялся бокал? Со столика позади кресел.

  И, действительно, там обнаружилась початая бутылка шампанского и второй нетронутый фужер.

  Спектакль прервали, зрителей попросили задержаться до приезда следователя. Но хроникёр 'Жизни Сатии', околачивавшийся в театре в поисках сенсаций, всё же успел выскользнуть на улицу, чтобы поскорей порадовать читателей статьёй о новой жертве неумолимого убийцы.

  Брагоньер с каменным лицом выслушал эмоциональный выговор градоправителя с требованиями немедленно найти и покарать убийцу. Он предполагал, что это не последняя выволочка за сегодня: по возвращению в Управление с ним наверняка свяжется столичное начальство в лице министра внутренних дел.

  Королевский прокурор тоже недвусмысленно намекнул, что работа ведётся из рук вон плохо. Пусть соэр и не считал его компетентным, но тот стоял выше него по служебной лестнице, надзирая как за деятельностью Следственного управления, так и за судопроизводством. Хорошо, что в силу возраста, прокурор нечасто вмешивался в дела, предоставив Королевскому судье и Главному следователю самостоятельно вершить правосудие.

  Брагоньер и не думал оправдываться, отводить глаза. Наоборот, дерзко не сводил взгляда с доверенного лица его величества. Пыл последнего быстро иссяк, не найдя пищи для заранее заготовленного сценария.

  Градоправителю казалось, что соэр издевается над ним, ведёт себя так, будто делает одолжение, выслушивая справедливую критику. На миг даже показалось, что это он подчинённый, а не стоящий перед ним Брагоньер. В итоге, сломавшись о выдержку и хладнокровие соэра, градоправитель замолчал, отпустив следователя исполнять свои прямые обязанности.

  'Только время отнял криком, - недовольно подумал Брагоньер, покинув ложу. - При такой должности нужно уметь держать себя в руках, а не уподобляться базарной торговке без малейшего признака рассудка. Вмешивается туда, в чём ничего не смыслит'.

  Вызванные соэром следователи уже начали допрос свидетелей, осмотрели место происшествия.

  Ситуация на сей раз выдалась щекотливая: в театре собрался практически сплошь высший свет, роптавший по поводу ограничения своих передвижений. А ведь побеседовать предстояло с каждым: кто-то да видел убийцу.

  Брагоньер, устроившись в кабинете директора театра, велел подать списки зрителей и разделил их на две неравные категории. Первую надлежало допросить сегодня, остальных можно вызвать в Управление после. Ночь и так предстояла быть бессонной и трудной.