Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — властелин трех замков

Альдер сардонически хмыкнул.

Всадники с грохотом подскакали к воде, впереди несся рослый рыцарь, закованный с головы до ног в сверкающую сталь, он казался отлитой из металла статуей, где нет ни щели, ни зазора. Даже в узкую прорезь в шлеме нельзя было рассмотреть глаза.

Он крикнул издали звучным голосом прирожденного вожака большого отряда:

— Экселент! Я ж говорил, что Господь нас любит? Ни минуты не ждали!

Паромщик сказал с низким поклоном:

— Ваша милость, плот и так перегружен. Не лучше ли в другой раз…

Всадник направил коня по мосткам на паром. Конь хоть и подрагивал кожей, но своего господина страшился больше, чем скрипящих сходней, зашел безропотно. Всадник поднял забрало, мы увидели крупное породистое лицо, сейчас искаженное гримасой гнева.

— Перегружен?.. Так выгони всю шваль на берег! И пусть благодарят Бога, что я не заставил их искупаться!

Испуганные крестьянки первыми бросились по сходням на берег. Я поднял голову и спросил медленно:

— Считает ли господин и нас швалью?

Он вспыхнул, красивое холеное лицо задергалось, явно хотел сказать грубость, но кое-как совладал с собой и бросил небрежно:

— Вы, как я вижу, люди благородного состояния, так что можете остаться.

— Спасибо, — ответил я вежливо, — но кроме того я — рыцарь, чего не скажешь про вас, сэр. А обязанность рыцаря — защищать слабых и сирых от всякой несправедливости, как подтвердит вам присутствующий здесь смиренный служитель Господа нашего. Так что, сэр, мой вам совет — убирайтесь обратно на берег и ждите со всем христианским смирением… так подобающим рыцарю, пока паром вернется.

Он выпрямился в седле, лицо стало красным, глаза вылезли в великом изумлении.

— Что?.. Да я тебя…

— Остынь, — посоветовал я.

Его конь стоял на самом краю парома. Я сделал быстрый шаг, чуть присел и с силой толкнул плечом коня в бок. Тот невольно отступил в сторону, удерживая равновесие, копыта сорвались с края, и оба, конь и всадник, рухнули в воду — один с проклятиями, другой с душераздирающим ржанием.

Некоторое время вода кипела, там конь, стараясь вскочить как можно быстрее, месил копытами хозяина, вбивая в прибрежную грязь. Наконец конь поднялся и, дико вытаращив глаза, выскочил на берег, как ошпаренный кот, что ненавидит воду. Я надеялся, что всадник запутается ногой в стремени и конь его вытащит, однако тот некоторое время барахтался, наконец поднялся, выпрямившись, мокрый и грязный, как Рембо во вьетконговских джунглях, шлем с плюмажем потерял, вода выливается из всех щелей доспехов, на щеке кровавая ссадина, редкие волосы прилипли к голове, делая ее крохотной, на макушке зеленые веточки ряски. Еще бы лягушку туда…

Он выплюнул грязную воду, закашлялся, а я повернулся к паромщику.

— Думаю, можно отчаливать. Эти всадники сожалеют, что не могут поехать с нами, и просят позволения переправиться следующим рейсом.

— Очень просят, — добавил ухмыляющийся Альдер.

А Клотар посмотрел с неудовольствием и покачал головой. На лице написано, что я — дурак, слишком быстро наживаю врагов. А дорога не скоро закончится.

Помощники паромщика быстро убрали сходни, женщины с корзинами в последний момент успели снова проскользнуть на паром. На меня смотрели с опасливым восторгом.

Красавец, стоя по пояс в грязной воде, вскинул кулак.

— Мерзавец!.. Я тебя найду!.. Я тебя из-под земли достану!

— Лучше бы ты этого не делал, — посоветовал я. — Здоровей будешь.

Паромщик ухватился за канат, его помощники тянули изо всех сил. Один из всадников спрыгнул на землю, в руках арбалет, быстро согнулся, зацепляя крюк, с пыхтением разогнулся, торопливо вложил в канавку болт и подбежал к самой воде.

Пока он все это проделывал, я взял лук Арианта, выждал, когда дурак вскинет арбалет к плечу, до этого есть шанс, что стрелять не станет: подумаешь, сеньора искупали, не убили же, но он явно готовился выстрелить, и моя стрела, тонко вжикнув, вонзилась ему в глаз с такой силой, что вошла по самое оперение. Он повернулся, выронив арбалет, упал ничком, а окровавленная стрела на две трети высунулась из затылка, пробив железный шлем.

Паромщики молчали, ошеломленные. Альдер сказал с удовольствием:

— Сколько видел, как умельцы бьют стрелами, но такое, скажу честно, видеть не доводилось. Как приятно увидеть… на нем как будто шлем из капустного листа!

— Некачественное железо, — сказал я громко. — Сыродутное. Продукт большого скачка.

— Стрелять из лука, — сказал Клотар громко, — не рыцарское дело.

— Я не родился рыцарем, — ответил я, глядя ему в глаза. — Рыцарем я стал на поле боя. Так что я многое умею из того, что не могут рыцари. Не нарываюсь, но если кто захочет… пусть попробует.

Красавец в воде перестал потрясать кулаком. Мы отплывали очень медленно, я хорошо видел, как даже под слоем ила и речной грязи побелело его холеное лицо. Я подмигнул, махнул ему рукой.

— Помни, что ты хоть и первый парень в деревне, но деревня… махонькая!

Он еще долго орал и махал руками, подпрыгивал, разбрызгивая воду, потом выбрался на берег, ему подвели коня. Он взобрался в седло, но не стали ждать возвращения парома, а помчался обратно.

Клотар покрутил головой.

— Нехорошо…

— Хорошо, — бодро возразил Альдер. — Таким надо сбивать рога, пока еще маленькие. А то отрастут, больнее будет.

С облучка подал голос Ревель:

— И руки отобьешь…

— Нехорошо, — пояснил Клотар, — что назад ускакал. А если соберет народ для погони? Он здесь наверняка в своих землях. Не нравится мне это.

— Ерунда, — заявил Альдер жизнерадостно. — Им не мешает дать трепку. А нам малость размяться. Неужели тебе не хочется подраться?

— Ничуть, — ответил Клотар.

Альдер и Ревель вытаращили глаза на такое признание, редкостное для мужчины, даже брат Кадфаэль поднял голову от молитвенника и воззрился на брякнувшего такое. Я покосился на Клотара. В самом деле опасен, если не боится в таком признаваться. Это говорит прежде всего о силе, опыте и бесчисленных стычках, из которых выходил победителем, но уже видел, как другие — тоже сильные и умелые — расстаются с жизнью. Это подросток никогда не признается, а, напротив, будет лезть в любую драку, но в жизни каждого мужчины наступает такой день, когда он подумывает завершить скитания с обнаженным мечом в руке.

Если, конечно, доживает до такого дня.

Паром медленно пересекал реку, я услышал глухое рычание. Пес возник на краю, глядя в воду. Шерсть дыбом, верхняя губа задралась, показывая острейшие клыки. Крестьяне в ужасе метнулись на другой конец парома.