Джонатан Страуд - Амулет Самарканда

Серебряные клинки врезались в паркет на том самом месте, где я только что стоял.

Мне нужно было сменить облик, и побыстрее — пожалуй, тут как раз подошёл бы сокол, — но для этого мне требовалась хоть крошечная передышка, а противники не собирались её мне предоставлять. Прежде чем я успел сообразить, что же мне теперь делать, манекены снова двинулись на меня; клинки со свистом рассекали воздух; слишком большие для деревянных шей воротники трепетали на ветру. Я нырком ушёл от одного из стражей и по пути врезался в груду пустых коробок для упаковки подарков. Один манекен приземлился на прилавок, второй — за прилавком. Их гладкие безликие головы повернулись в мою сторону.

Я чувствовал, что силы меня покидают. Слишком много превращений и заклинаний за слишком краткий промежуток времени. Но я пока мог постоять за себя. Я сколдовал на ближайшего манекена — того, который взгромоздился на прилавок — Инферно. Из-под хрустящей белой рубашки вырвалось синее пламя и мгновенно растеклось по ткани. Галстук съежился, пиджак начал тлеть. Манекен, как и следовало ожидать, не обратил на это ни малейшего внимания[55]. Он снова вскинул оружие. Я отступил. Манекен согнул ноги, приготовился к прыжку. Огонь лизал его грудь; уже всё его лакированное деревянное тело было охвачено огнём.

Манекен высоко подпрыгнул и обрушился на меня; пламя билось у него за плечами, словно просторный плащ. В последнее мгновение я отскочил в сторону. Манекен тяжело ударился об пол. Раздался душераздирающий треск: обгоревшее дерево не выдержало удара и сломалось. Накренившись, манекен шагнул ко мне — тело его при этом наклонилось под нелепым углом, — но тут его ноги не выдержали. Он рухнул и превратился в огненную груду, из которой торчали почерневшие конечности.

Я уже примерился, как бы половчее проделать то же самое с его напарником — тот перескочил через костёр и теперь быстро приближался ко мне, — но тут раздавшийся позади негромкий звук известил меня, что Шолто Пинн отчасти пришёл в себя. Я оглянулся. Шолто полусидел, и вид у него был такой, будто по нему пробежалось стадо бизонов. Голова его была очень симпатично задрапирована парой бюстгальтеров. И всё-таки он был опасен. Он нашарил свою трость, подтянул поближе и направил её на меня. Из трости снова ударил жёлтый луч — но меня там, куда Шолто целился, уже не было. Так что плазма обволокла второй манекен. Тот как раз прыгнул, и удар застал его в полете. Манекен мгновенно оцепенел, свалился на пол и раскололся на десяток кусков.

Шолто выругался и яростно огляделся по сторонам. Ему не пришлось долго меня разыскивать. Я находился прямо над ним — балансировал на шкафу. Точнее, на полках, поставленных друг на друга и не привинченных к стене. Полки были загружены папками, педантично расставленными в алфавитном порядке, и красиво разложенными щитами, статуэтками и старинными книгами. Последние, несомненно, были похищены у законных владельцев и свезены сюда со всех уголков света. Должно быть, эти безделушки стоили целое состояние. Я прислонился спиной к стене, упёрся покрепче ногами в стеллаж и оттолкнулся.

Полки заскрипели и зашатались.

Шолто услышал этот звук. Он поднял голову. Глаза его расширились от ужаса. Я подналег ещё, вложив в это усилие всю свою злость. Я думал о несчастных джиннах, запертых внутри изувеченных манекенов.

Полки наконец-то подались. Первым рухнул небольшой египетский кувшинчик-канопа. Почти сразу же за ним последовала тиковая шкатулка с ладаном. Затем центр тяжести сместился, полки содрогнулись, и всё сооружение с поразительной быстротой обрушилось на валяющегося волшебника.

Шолто и пикнуть не успел, как всё это его магическое хозяйство грохнулось ему же на голову.

С Пикадилли донесся визг тормозов и грохот сталкивающихся машин. Над останками прекрасной витрины Шолто поднялось облако ладана и погребальной пыли.

Я был вполне удовлетворен достигнутым результатом — но подстраховаться никогда не помешает. Я внимательно оглядел полки. Под ними не наблюдалось никакого шевеления. Я не знал, оказался ли Щит Пинна достаточно мощным, чтобы спасти его. Да меня это и не волновало. Главное, что теперь я мог спокойно уйти.

И снова я двинулся к дыре в витрине. И снова мне преградили путь.

Симпкин.

Я застыл в воздухе.

— Пожалуйста, — с нажимом произнёс я, — не заставляй меня понапрасну терять время. Я уже один раз перекроил тебе физиономию.

Нос Симпкина, ранее гордо вздымавшийся, теперь был вдавлен в голову, словно палец неудачно вывернутой перчатки. Вид у фолиота был очень недовольный.

— Ты причинил вред хозяину, — прогнусавил он.

— Да, и тебе следовало бы сейчас плясать от радости, ренегат несчастный! — огрызнулся я. — Я бы на твоем месте прикончил его, а не скулил над раскиданными товарами.

— Мне теперь понадобится несколько недель, чтобы починить эту витрину.

Моё терпение лопнуло.

— Я тебе сейчас вторую разгрохаю, предатель!

— Поздно, Бодмин! Я включил сигнал тревоги. Полицейские прибудут через…

— Ага, ага.

Я собрал остаток сил и превратился в сокола. Симпкин не ожидал ничего подобного от жалкого беса на побегушках. Он испуганно отшатнулся. Я пронесся над его головой, уронив ему на макушку прощальную каплю помета, и наконец-то вырвался на вольный воздух.

А из этого воздуха обрушилась сеть из серебряных нитей и поволокла меня вниз, к мостовой Пикадилли.

Эти нити являли собою Силки наилучшего качества. Они связали меня на всех планах, облепили всё моё птичье тело. Я бил крыльями, брыкался лапами и щёлкал клювом. Я сражался изо всех сил, но тщетно. Нити несли в себе силу земли, самой чуждой мне стихии, и серебро, прикосновения которого были мучительны. Я не мог сменить облик, не мог задействовать никакую магию, хоть мощную, хоть простейшую. Сущность моя изнемогала от одного лишь соприкосновения с этими нитями, и чем сильнее я бился, тем хуже мне становилось.

Через несколько секунд я сдался и застыл неподвижно — накрытый сетью комок плоти и перьев. Правда, я украдкой выглядывал одним глазом из-под крыла. Но видел я лишь смертоносное переплетение нитей на серой мостовой, всё ещё мокрой после недавнего дождя и покрытой слоем стеклянной пыли. Откуда-то издалека доносился хохот Симпкина, заливистый и пронзительный.

А потом на плиты мостовой упала тень.

На тротуар с негромким стуком приземлились два огромных ороговевших копыта. Асфальт под ними пошёл пузырями от жара.

Над сетью поплыл дымок, насыщенный зловредными испарениями чеснока и розмарина. Разум мой был отравлен; голова пошла кругом, мышцы обмякли…