Сергей Алексеев - Волчья хватка. Книга 3

Мимо промелькнул один полустанок, потом второй, и люди, стоящие на перронах, могли увидеть распятого волка. Товарняк не останавливался и даже не сбавлял хода. На одном из подъёмов, когда состав всё–таки снизил скорость, Молчун попытался высвободиться и чуть только не рухнул вниз, спиной на рельсы, ибо при движении спрыгнуть обратно на буферную площадку не удалось бы, впрочем, как и по–кошачьи успеть перевернуться в воздухе. Он оставил попытки в надежде скорой остановки и ощутил, как сначала зажало в щели коготь пальца левой задней лапы. И всё равно его ещё можно было выдернуть без особого урона, однако скоро между лесин оказался и сам палец. А состав гремел и гремел, минуя разливы рельсовых полей станций, мало того, начали затекать и деревенеть лапы. Его тело было приспособлено к постоянному движению, к стремительному бегу, но недолгому и статичному напряжению сухожилий и мышц, исключая разве что челюсти. Несколько раз он вцеплялся ими в край торца балана, ослаблял лапы и всё ещё делал попытки высвободить зажатый палец. Сосновый лес был строевым, хотя и разнокалиберным, но перед мордой не оказалось ни единого тонкого бревна, которое можно было бы закусить пастью и тем самым надёжно вонзить клыки.

Нижние ещё пробивали кору и заболонь, впивались надёжно, однако верхние медленно скользили, лишь царапая спил твёрдой древесины.

Он не испытывал паники, беспокоило то, что, распятый на торцах штабеля, он не чуял следа вожака. Между тем уже стемнело, состав вышел из лесной зоны, вокруг дороги потянулись сумрачные заснеженные поля с перелесками, плоская равнина, на которой товарняк лишь прибавил хода. Палец закусило окончательно, и после короткого прострела он стал чужой, потерял всякую чувствительность–будто сработал некий механизм, природный наркоз, позволяющий зверю без болевого шока отгрызть лапу, попавшую в капкан. И тут состав наконец–то начал тормозить, на малой скорости прокрался через большую пассажирскую станцию и встал на товарной, причём на отшибе, близко от жилых деревянных домов. Сразу же по буксам застучали молотки, и волк, не дожидаясь, пока его обнаружат, отцепился от штабеля и под весом тела перевернулся вниз головой, опершись передними лапами о площадку.

Застрявший палец при этом безболезненно выкрутился из сустава, однако не из капкана и продолжал удерживать зверя. Изо всей силы он толкался свободной задней и обеими передними лапами, но ни высвободить, ни оторвать его не мог.

Стук молотков приблизился вплотную, люди шли с фонарями, другого освещения не было, поэтому зверя на площадке не заметили. Едва они удалились, как с тёмной улицы посёлка выехал тяжёлый грузовик, причём задом и без фар. Он сходу заехал на пути с низкой насыпью, сдал к самому вагону, и из кузова на буферную площадку полезли двое с железными крюками в руках. Один из них, ловкий и подвижный, сразу попытался забраться на штабель, в потёмках натолкнулся на Молчуна и отпрянул.

—Тут кто–то есть! — полушёпотом выдавил он. — Мохнатый…

Пошарил пространство крючком, при этом зацепив волка за брюхо. Тот зарычал, чем заставил обоих заскочить обратно в грузовик.

—Собаку привязали!

— А почему не лает?

— Хрен знает… Обрываемся!

— Погоди, посвечу…

Через секунду вспыхнул неяркий налобный фонарик. Ослеплённый волк угрожающе зарычал, однако не испугал воров.

— Если привязали, почему стоит на раскоряку? — мужественно рассудил один. — Это и не собака — волк! Давай забьём!

Поднял крюк, но сразу не ударил, примерившись бить сбоку.

— Если сорвётся? — трусливо предположил второй. — Ну–ка его…

— Хватай крюк, забьём! Иначе лесу не достать!..

— Ну, вы чего там вошкаетесь? — из кабины высунулся третий. — Давай скорее. Пока электровоз не перецепили!

Их торопливость и обманчивый свет спасли Молчуна. Первый удар был мимо, крюк просвистел над самой головой и по инерции громыхнул по высокому борту грузовика. И тогда второй, трусливый, ударил сверху вниз, подавшись вперёд. В последний миг волк увернулся, железный крюк скользнул по левой лопатке, и этого хватило, чтоб высвободить заднюю лапу. Всё произошло молниеносно, зверя, как из катапульты, бросило вперёд, и рука человека сама угодила в пасть, вместе с зажатым в ней крюком. Слабые кости захрустели, человек заорал, однако Молчун расцепил челюсти и, бросившись на задний борт грузовика, достал за ляжку второго. Одним коротким движением он вырвал клок одежды, шкуры и мышцы обидчика, брезгливо выметнув из пасти мерзкий кусок. И, сопровождаемый криком ужаса, спрыгнул на спасительную землю.

Дурной, дикий ор ещё долго слышался за спиной, пока волк не свернул с длинной деревенской улицы в переулок, оказавшийся тупиковым. Он с ходу перескочил один забор, второй и, только оказавшись на заснеженном огороде, ощутил боль в задней лапе. Поджав ее, Молчун одолел ещё несколько препятствий и наконец–то очутился в неубранном льняном поле. Коробочки со зрелым семенем издавали ритмический шорох при каждом прыжке, и это были единственные звуки после железнодорожного гула и грохота. Он сел в середине этой тишины и стал зализывать рану: палец на лапе был выдран с корнем, и в образовавшуюся дыру с обрывком сухожилия набилась грязь. Волк с хирургической тщательностью очистил рану, одновременно усмиряя боль, поджал лапу и, не задерживаясь более, помчался кружным путём к железной дороге.

Он вышел к насыпи уже далеко от пригорода и сразу же взял след вожака.

Мерцающая в ночи зеленоватая точка напоминала путеводную звезду и теперь пропадала на короткое время, когда в попутном или встречном направлении проносились составы. Скорость на трёх лапах заметно упала, однако он всё равно шёл махом, поскольку теперь не мог рысить. Время от времени, пропуская поезда, Молчун останавливался прямо на откосе и зализывал всё ещё кровоточащую рану. А под мостом через неширокую речку опустил её в ледяную воду, чтоб остудить горячее жжение, пришедшее на смену боли, и одновременно напился.

И всё равно к утру, будучи сытым, он начал уставать, поскольку удар по лопатке был хоть и вскользь, однако оставил кровоподтёк на мышце и саднящее жжение. Надо было отлежаться хотя бы сутки, чтобы подживить рану и восстановить силы, однако путеводная звезда над дорогой меркла, вожак передвигался со скоростью, пожалуй, в трижды большей, и след таял, как тает хвост кометы. После коротких передышек он вставал уже с трудом и не бежал — ковылял тяжело, приседая назад. Засветло он вышел в пристанционный посёлок, располагавшийся с обеих сторон железной дороги, и сразу попал под брех собак из–за изгородей и ворот. Хорошо, что повалил густой снег, скрасивший его выразительную серость: редкие прохожие не обращали внимания на одиноко бредущего, хромающего пса. Так он добрёл до пустынного перрона и лёг под единственную скамейку зализывать рану. Его волчья душа протестовала ещё раз попытать счастья и заскочить на какую–нибудь платформу проходящего грузового поезда. Он пропустил несколько составов, в том числе и пассажирских, прежде чем на перроне послышался некий ритмичный стук костыля. По неровным, вкривь и вкось уложенным плитам неуверенной походкой двигалась слепая женщина. Она прощупывала палкой дорогу и всё равно оступалась, поэтому двигалась медленно и зигзагами.