Далия Трускиновская - Командирское огниво

А он тащит ей сверху, из своего дома, решето гороха!

Старики позвали его к судебному дубу и говорят: парень, с тобой неладно. Сигрид длиннокосая и возле озера тебя с отрядом из большой беды выручила, и сейчас вот исцелила. А ты что творишь? Забирай свое поганое решето гороха, неси настоящий подарок!

– Не могу, – бурчит Лось, – мне все это самому нужно.

– А на кой? – разумно спрашивают старики. – Живешь ты один, ну, не один – так с мышами.

– Я жениться думаю, – заявляет вдруг он. – Не могу жену в нищий дом привезти!

Уперся – и все тут. Но у нас в поселке народ не совсем простой. Старики отступились для вида, а бабы взялись за дело. Стали докапываться, что за женитьба такая. И моя мать, разумеется, в первых рядах этой разведки!

Бабы приняли Сигрид длиннокосую, как родную. Поскольку у нее своего хозяйства не было, то одна, то другая хозяйка ей корзину с едой посылала или же к столу звала. Вот мать вручает мне корзину и велит отдать, а там – и вареный сыр, и кровяная колбаса, и сала кусок, и дырявые пироги. Это только у нас я видел – круглые пироги пекут, потом надевают на шесты и сушат на ветру. Хорошо с собой в поход брать.

Принес я Сигрид корзину.

– Ну, как там мать, отыскала невесту Лося? – спрашивает она.

– Темное дело, – отвечаю. – Ездил он, оказывается, чуть ли не три года назад свататься, ему отказали, девица другого хотела. Ну, посватался, ну, отказали, с кем не бывает! Он же не знал, что у нее другой на примете. Такие дела быстро забываются. Я видел жениха, которому за осень четыре невесты отказали, и что ты думаешь? Уже снег пал, когда он сговорился с пятой и женился. И живут просто замечательно. Ты его знаешь, это Медведик.

У нас часто крупных мальчишек Медведями называют, а когда они вырастают, нужно же как-то различать. Вот в поселке живут Большой Медведь, Медведь-горбун, Медведик и даже Гуляй-Медведь, этот очень поздно женился, уже под тридцать ему было.

– А что, Барсук, – спрашивает Сигрид, – больше ни к кому не сватался?

– Так он и туда, к той девке, оказывается, тайком ездил, только теперь это узналось.

Она задумалась.

– Слушай, – говорит, – может, его жадность – от порчи? Принеси мне хоть щепку от его дома, что на холме, я погляжу.

– Много, – согласилась она. – Вот он сидит на этом добре и душу себе травит: я-де богатый, я-де и в это и в то ее наряжу, а она, дура, упирается!

– Дура и есть, – согласился я.

– Нет, не дура. Дурак Лось, что на добро свое столько надежд возложил. Ну так надо его от этой блажи избавить.

– А что, – спрашиваю, – есть способ?

– Есть, – говорит.

– Колдовской?

– Какой же еще!

Я вспомнил, каким он хорошим был командиром, и даже затосковал по тем временам.

– А что, есть ли у вашего командира огниво? – спросила Сигрид.

– Как не быть.

– Раздобудь-ка мне его.

– Чтобы некуда твоему дураку было возвращаться, – сказала она. И нож, нацеленный в мое брюхо, не опустила.

– Там же добра сколько! – прямо взвыл я.

Так что вот оно, командирское огниво. Всюду с собой таскаю. И когда начинается всякая лишняя суета насчет добычи – я его достаю, выкладываю и рассказываю, как Лосевый домина полыхал.

А Лось? Что Лось? Уцелел, конечно! Бегал, ругался, чуть не плакал, потом к ведуну жить пошел, потом вообще исчез. Ведун сказал – как перелетное озеро вернется, так и Лося ждать.

И что бы вы думали? С весной, как последний лед сошел, дороги просохли, побежали мы за добычей. То есть зимой, по снегу, соседи к нам за добычей были, а лето – наше время, тут уж мы к ним жалуем. Бежим, значит, привал делаем. Ночью – завыло в небе, загудело и – плюх! Озеро, стало быть, на прежнее место шлепнулось. Погуляло и домой вернулось.

А немного погодя, как вернулись мы с добычей, глядим: в устье ладьи входят. И хорошо идут, сразу видно – рулевой знает, где мели, и длинная, и наша. По бортам щиты вывешены, копья кое-где торчат, однако входят ладьи в устье открыто. Подошли поближе – ну, все ясно!

На передней, на носу, Лось стоит. А с ним – Сигрид длиннокосая. Как там моя бабка пела?

Длинногривая кобыла нарожает жеребцов,

Длиннокосая молодка нарожает сыновей?

И ведь нарожала!