Михаил Зислис - Её звали...

Пилот уже чему-то улыбался во сне, а девушка рядом с ним наконец смогла заплакать открыто.

Ей было очень горько.

Очень.

Hо наутро они уже шагали дальше, к обрыву, под которым плескался бесконечный океан. Этот обрыв был только для него.

Океан нельзя спутать ни с чем, пусть и похож он на сиреневое небо там, где тщится кончиться атмосфера, — и он манит своей неукротимой убийственной силой, которая не считается ни с кем и ни с чем; водная гладь может в миг вздыбиться и унести на дно красивые корабли, и может поглотить человека навсегда… Только это мертвая сила, а кроме мертвого — есть еще живое.

Ей было больно от того, что должно было произойти, но чем хуже девушка себя чувствовала, тем сильнее гнал ее договор… с красивыми завитушками подписи.

Под ногами зашуршали обломки скалы, которая уходила своим обрывом к воде; в поднебесье кружились птицы, а ожидающие барашки мягко рассыпАлись, ударившись разок о холодный камень.

- И куда же мы пришли? — Пилот почему-то был спокоен.

- Мы пришли, Пилот, — подтвердила она. — Хочешь, немного посидим здесь, а уже потом…

- Я говорил, я знал, что больше не поднимусь в небо! А так хотелось… — он повернулся к спутнице, — а ты, кто ты такая?

Принцесса стояла, опустив голову. Ей было стыдно. И жаль его, как жаль… чувство, которое ей навязали.

Он еле расслышал ответ:

- Прости, Пилот, я должна… должна…

Волчья усмешка искривила губы Пилота и он, не задумываясь, сделал несколько шагов к краю. И еще один…

Hа бесформенных обломках скалы, на кpаю yтеса, скорчилась девушка в больничной пижаме и форменной куртке летчика, накинутой на плечи. Смерть отпустила ее, чтобы отдать в лучшем случае сну, который вверит ей еще кого-нибудь, кого ей будет до безумия жаль. Таков был договор. И Принц хранил его.

- Док, что это было? Hасколько я помню, Браун уже почти реабилитировался, и вы обещали выпустить его через пару месяцев.

- Вероятно, подсознательно он все еще находился в глубоком шоке от потери ног… как он их расшвыривал, капитан! Шестеро не смогли его удержать, это было похоже на одержимость. Мне правда очень жаль, очень, капитан, но… господь всемогyщий, человек без ног не может быть таким… таким!

Капитан ВВС водрузил фуражку обратно на голову, в последний раз кинул взгляд на тело, распластанное семью этажами ниже, и вышел из палаты.

Помещение для тех, кто идет на поправку.

Бедняга Браун, как он хотел снова летать, даже понимая, что не сможет!

"Лучше смерть, чем жить всегда на земле!"

Бедняга Браун.

…Ее заперли там насовсем. Только белесые плоские потолки. Только мягкие душные стены. И одна дверь с крохотным оконцем.

Она боялась спать, а ее поили снотворным до одурения. И сон наваливался, жестокий и пошлый — он уносил ее из лечебницы…

В последний раз — к Пилоту.

Крик.

Она зажала уши, чтобы не слышать как кричит.

Ее звали дурочкой. Пять сотен лет назад.

Ее звали шлюхой. Триста пятьдесят зим.

Ее звали ведьмой, уродиной, красавицей, колдуньей, волшебницей, нимфой, дриадой, воплощением сатаны, демонессой ночи и сна; она не обижалась.

Ее убивали, сжигали на кострах, топили, ублажали; перед ней преклонялись и ее ненавидели; и сон, поганый прихвостень, смеялся, издевался…

Ее заперли насовсем, и она старалась никогда не спать, похоронив в себе все воплощения. Hавсегда.

"Мое небо — это жизнь", — молвит Пилот.

"А мое — Одержимость", — через силу отзывается она.

Сон.

Глубокий сон.

И сон пpиходил, и приказывал. Иди, Одержимость, бери следующую жертву, веди больного, проводница смерти… только помни, — тебе положено страдать. А Принц, заключивший договор, как говорят, с дьяволом, проследит, чтобы так было всегда.

08.97 — 09.97