Марина Добрынина - Принц Эрик и прекрасная посудомойка

— Значит, у тебя нет во мне надобности…

И тут он горько всхлипывает и морду совсем уж в сторону отворачивает.

— Конечно, составить ему конкуренцию я не могу.

Я смотрю и думаю: дура, такого мужика теряю подходящего. А на сердце отчего-то так легко-легко делается. Прямо птички поют.

Гаур горько и чрезвычайно тяжело вздыхает. Осторожно берет меня за мокрую, да еще и не очень чистую руку, жмет пальцы.

— Прощай!

— Ну пока, — вяло отвечаю я и иду на кухню дела доделывать.

Вот одна я, одинешенька. Отчего ж так хорошо-то?

Часть 2. Украли!

По ночам я, как и все нормальные работящие люди, сплю. У меня есть парочка славненьких таких рубашечек. Чуть ниже колена. А по вороту кружавчики голубенькие. Я их сама в свое время сшила. Сплю, значит, сон вижу. Будто скачу я на коне по горам каким-то. Вроде не падаю, но и коняга меня совершенно не слушается. Я кричу — стой! Стой! И тут он вдруг как взбрыкнет! Я в ужасе глаза открываю, а вокруг темнота. Кромешная. А такого в каморке моей просто не бывает. Дело в том, что сплю я в замке. Под дверью — щель. А прямо напротив двери, в коридоре, факел висит. Так в эту щель постоянно свет пробивается. А окна у меня просто нет. Проектом не предусмотрено.

Так вот, пытаюсь пошевелиться и не могу. Надо же, думаю, какой кошмар продолжительный. И тут до меня доходит, что это вовсе и не кошмар, что это все очень даже и наяву. Что кто-то спеленал меня, как младенца и куда-то тащит. И вроде как я даже голоса начинаю различать. Голоса мужские, ругаются. Мол, и я тяжелая, и задание дурацкое, и вообще, все порядочные люди в это время спят.

Я испугалась очень, попыталась было вывернуться из их рук, но кто-то очень мило сообщил, проорав прямо в ухо:

— Будешь дергаться — уроним нахрен.

Я посчитала, что приятного в этом мало и постаралась расслабиться. Судя по звуку шагов, мы вышли во двор. Лошадь фыркнула где-то прямо над головой. Потом меня, как какой-то мешок не знаю с чем, взгромоздили поперек седла, и мы тронулись в путь. Ехали долго, я всю голову растрясла. Ругалась при этом матными словами. Но, по-моему меня все равно не было слышно. Остановились. Всадник спешился, повел лошадь за поводу. Под копытами хрустели сучья. Всадник ругался и хлопал себя по разным местам. Лес, стало быть.

— Эй! — заорал вдруг он, — забирай товар!

Это обо мне, что ли?

Рядом снова захрустело. Меня сняли с лошади, уложили на землю, которая, кстати, особым теплом не отличалась. Начало осени все же. И, цок-цок, копыта унеслись прочь. Вновь стало как-то боязно. Чьи-то руки стали снимать мне ткань с лица. Как видно, этот некто сильно желал ознакомиться с приобретением. Я крепко зажмурила глаза, чтобы в них гадость какая-нибудь не насыпалась, а когда открыла, меня поджидала крупная, но приятная неожиданность. Как оказалось, рядом присутствовало двое представителей мужского пола. Лицо склонившегося и удовлетворенно рассматривающего мою физиономию товарища было мне совершенно неизвестно, но вот тот, который держал факел!

— Славик? Это ты?

Он осторожно приблизился.

— Сонька?

— Нет, черт побери, бабушкин домовой! Немедленно сними с меня эту гадость!

Славик — парень сообразительный. Сунул в руки товарища факел и быстро меня освободил. И вот сижу, платье помятое, морда, наверняка, тоже. Про волосы, которые дыбом, даже упоминать не хочу. Вокруг елки, сосны и прочая растительность. Луна светит со звездами. И холодно, кстати, не май месяц на дворе. В смысле в лесу.

Славик — брательник мой двоюродный. Сын дяди по папе. Он на полголовы меня ниже, щупленький такой, бледненький, но шустрый, ужас! И всегда, главное, наклонностями отличался. Полукриминальными.

За руку меня ухватил и за собой тащит.

— Пошли, — говорит, — быстрее, а то замерзнешь.

Ну мы и понеслись. На ходу уже Славик товарищу объяснил, что я сестра мол его, потерянная. Тот только фыркнул в ответ.

Я почти успела отогреться на бегу, когда мы выскочили на полянку. А там прямо воинский лагерь. Шалаши, палатки, костры, мужики туда-сюда бегают. Подходим к одному из костерков, а там господин один сидит. То есть одет-то он простенько, но уж больно вид неприступный. Брови насуплены, усы черные щеткой торчат. На голове шапка, отделанная мехом. На правой руке, которую он на колено положил, аж пять колец сразу. В общем, мужчина, примечательный во всех отношениях.

Ну, думаю, учитывая то, что женщин здесь явно маловато, я пока не одной не увидела, шансы на взаимность у меня есть. Хоть и глядит он в мою сторону как-то неодобрительно.

— Ну, — говорит, — отвечай, чем двору не угодила?

— А ты кто?

— Я здесь вопросы задаю!

И тут мне как вожжа под хвост попала. Согласитесь, причины были. Вытащить из постели, приволочь неизвестно куда! Ни тебе выпить, ни отогреться! И я еще должна на тупые вопросы отвечать!

— Так, — говорю, — я к тебе в гости не напрашивалась. С дворами никакими дела не имела. Я замерзла тут как собака, а ты сидишь! И вообще!

На вообще доводов у меня уже не хватило. Говорю это, а сама чувствую — шансы становятся все меньше и меньше.

А тот на ноги как вскочит.

— Ты… — пыхтит, — ты…

Славик ситуацию разрядил. Прямо-таки в ноги этому жлобу кинулся, чуть не плачет.

— Господин атаман, — кричит, — господин атаман! Прости ее! Это сестрица моя Сонька! Ну прости глупую бабу!

А я стою в это время. Руки в боки. И трясусь. То ли от холода, то ли от страха. И еще обидно: чего это меня глупой обозвали?

Атаман попыхтел-попыхтел, поглядел на Славика, который по такому случаю скорчил умоляющую рожу, и бросил:

— Ладно, только убери ее куда-нибудь подальше. Я с ней после разберусь, когда отойду.

А Славик снова, как в лесу, меня за руку и бежать.

Потом-то мы, конечно, шагом пошли, как с глаз атамана скрылись.

— Дура ты, — сказал Славик, — одни от тебя неприятности. И вздохнул.

— И что? — спросила я, — ты совсем-совсем не рад меня видеть?

— Рад, — снова вздохнул он, — но все равно ты противная.

С этим трудно было не согласиться. В лагере становилось все тише. Небо, казалось, дрогнуло и стало медленно-медленно менять оттенок. Славик зевнул.

— Вот, — сказал он и показал рукой на невзрачный серый шалашик, — можешь здесь пока остановиться. Сейчас там никого нет. Но учти, как проснешься, носа оттуда не высовывай, пока я не приду. А то мало ли что.

Я кивнула и заползла внутрь. Пол шалаша был устлан еловыми ветками, которые почти уже осыпались. На них валялось дырявое шерстяное одеяло. Я поморщилась, подумав, какое количество насекомых может там обитать, но все равно укуталась, свернулась клубком и уснула.