Максим Далин - Моя Святая Земля
Гореть Бриану в аду.
Но государю это ничем не поможет. И Гектору не поможет, потому что ещё не скоро Бриан отправится в ад. А пока он ходит по земле, Те, что под землёй, будут служить ему, облизываясь на пропащую душу.
Замаячила впереди крохотная часовенка, что выстроили монахи над придорожным родничком — блеснуло в лунном свете Божье Око на золотой игле. Безумная надежда овладела Гектором.
Он врезал шпоры в бока коню, торопясь. Конец коню. Но, может, удастся спасти государя.
Сгустившийся мрак шептал за спиной, следил лицами без глаз, тянул бесплотные руки. Пока.
Поднимется месяц в зенит, пробьют полночь часы на ратуше против дворца — будут у тьмы и руки, и глаза. И плоть. И голодные пасти. Четверть часа. Ещё четверть часа. Ничего уже не успеть.
На исходе своей жизни Гектор спрыгнул с коня у часовенки. И увидал, что резные дверцы её заперты на замок — какой нечистой силой, чьими грязными происками?! Ломать дверь — осквернить святое место — совершить грех — лишить себя защиты. Кто мог это предусмотреть?!
Гектор, одной рукой прижимая государя к груди, другой вцепился в решётку, дёрнул.
Бесполезно.
Мрак полз со всех сторон, шепча и хихикая. Заалтарный образ Вседержителя слабо поблёскивал в сумраке часовни за ажурной решёткой. И Гектор взмолился, истово, ещё жарче, чем там, в подземелье, где прекрасная государыня Амалия держалась за его руку из последних сил.
"Неужели ад сильнее Тебя?! — крикнул он молча. — Не может такого быть! Ты же создал мир, а ад не может ничего создать!"
И Творец молчал, и небеса были пусты, и мёртвая жизнь наполняла лес, и тени, как змеи, подползали всё ближе.
— Бес со мной! — крикнул Гектор вслух, тряся решётку. Государь проснулся и всхлипнул. — Пусть я сдохну! Но спаси этого ребёнка! Ты же видел этого ребёнка! Это же Твой ребёнок! Ну, пожалуйста!
Дикий хохот прокатился по лесу. Гектор выпустил резные чугунные лепестки решётки и обернулся. Лес наполнился парными жёлтыми огнями — и они приближались. Всё было бесполезно.
Гектор вздохнул, и измученное прекрасное лицо государыни Амалии встало перед его внутренним взором. Прости меня, моя королева, подумал он и осторожно положил государя на порог часовни. Свернул плащ, чтобы младенцу было помягче. Прости меня, подумал он и обнажил меч. Я — простой солдат. Всё, что я могу сделать для государя — это умереть за него.
Далёкие часы пробили первый раз.
Дорожная тень оторвалась от дорожной пыли — мерзкая тварь из мрака и комков земли, с яростным адским пламенем в мёртвых глазах и разверстой пасти — и прыгнула на Гектора, как рысь. Конь Гектора дико заржал и унёсся в глухую тьму. Гектор встретил тварь мечом — и катышки глины разлетелись в стороны.
Вы уязвимы, подумал Гектор, ощутив злобную радость боя. Вы уязвимы, нежить.
Его меч рассёк пополам чудовищного нетопыря с оскаленным человечьим черепом вместо головы и адским огнём в глазницах — клочья чёрной ткани упали на землю. Гектор рубанул по тощим хребтам адских псов — одного, другого — но тут лавина мрака, ощерясь огненными пастями, хлынула на него, сбив с ног, погребая под собой, терзая в клочья.
Не велика и преграда для адских сил — простой солдат. Но за его спиной, на пороге часовни, вдруг вспыхнуло крохотное солнце, сразу рассеяв тени. И крохотное тельце государя растворилось в этом очищающем свете, исчезнув из мира.
* * *Бриан досадовал, что не приказал вычистить подвал. Сюда уже лет пятнадцать никто не спускался; пыли накопилось на три пальца, разило кошачьей мочой, крысами, гнилью, плесенью… факел в сырой темноте еле коптил.
— Надо бы больше света, ваше высочество, — сказал урод, стоящий на карачках посреди тускло освещённого факелом пространства. — Темно очень.
— А что, разве темнота — не подмога в твоём ремесле? — спросил Бриан, скрывая гадливость усмешкой. "Ваше высочество"! Ишь ты, мразь…
Урод поднял голову. Бриану померещились красные отблески в близко посаженных тёмных глазах. Чёрный и мохнатый нарост, похожий на паука, закрывал половину правой щеки урода; длинная чёлка, которой тот пытался прикрыть поганое клеймо, сейчас была зачёсана назад и привязана шнурком. Безобразие выставили напоказ. Бриана передёргивало всякий раз, как он смотрел на урода.
— Магия начертаний — тонкая работа, ваше высочество, — сказал, между тем, некромант. — Опасно соединить линии не до конца. Вырвется гад-то — а принц для него вкуснее такого ничтожества, как я.
Что-то такое было в голосе урода… глумливый смешок, тень презрения. От этого тона жар стыда и ярости окатывал Бриана волной. Стыдно нуждаться в услугах грязной твари, не просто плебея, а — изгоя, отребья, ниже чего уже и опуститься нельзя. И эта ничтожная тварь ещё смеет презирать и глумиться…
И принцу-регенту придётся терпеть. Молчать и терпеть, пока всё не будет закончено.
Бриан взглянул на Оливию, спящую на двух составленных креслах. В слабом факельном свете её лицо казалось восковым.
— Эй, — окликнул Бриан урода, который рассматривал линии на полу, чуть ли не дотрагиваясь до них длинным горбатым носом. — Твоё зелье не повредит моим жене и ребёнку? Это точно?
Урод снова оглянулся.
— Вы бы не мешали мне, ваше высочество, — сказал он с той же глумливой ноткой. — О вашей безопасности пекусь. А вашей супруге после обряда ничего не будет грозить до самых, простите, родов. А младенцу — и подавно, — и не сдержал смешок. — О нём посильнее меня позаботятся.
— Зачем вообще было её усыплять? — спросил Бриан, сдерживая вскипающую злость.
— А чтоб осталась в своём уме, — ответил урод и ухмыльнулся.
Бриан отчётливо представил, как бьёт по этой кривляющейся роже мечом. Наотмашь. Чтобы мозги разлетелись, с кровью.
— Шевелись живее, — процедил он, беря себя в руки.
Некромант провёл ещё пару линий, то наклоняясь к самому полу, то откидываясь назад, словно художник, оценивающий своё творение, встал и принялся отряхивать штаны на коленях.
— Готовы, ваше высочество? — спросил он, когда решил, что его поганые штаны достаточно отчищены от пыли.
— Давно уже, — сказал Бриан глухо.
Урод вытащил откуда-то — не из рукава ли — крохотное лезвие, блеснувшее в мутном сумраке не стальным, а стеклянным блеском, и, не торопясь, разрезал собственную левую ладонь. Тёмная кровь закапала на линии чертежа, а некромант просыпал скороговоркой какие-то варварски звучащие слова — коротко.
Линии, начерченные углем на каменных плитах, налились тёмным огнём. Волна ужаса окатила Бриана с головы до ног, но он заставил себя стоять спокойно и смотреть, как середина вычерченной в круге многоугольной звезды затлела разгорающимся костром — и вспыхнула ослепительным светом раскалённого железа. Из этой лавы, из расплавленного, как показалось Бриану, камня подземелья, вверх медленно поднялась безобразная голова, рогатая, светящаяся так, будто её раскалили в тигле. Капли жидкого огня стекали по ней и падали в алое свечение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});