Кристоф Хардебуш - Гнев троллей

Сейчас Теремия мало напоминала опустошенный город из детских воспоминаний Натиоле. Тогда нескончаемые войны унесли много жизней. Три крупные битвы обескровили страну, целое поколение отдало жизнь за своих властителей. В те уже далекие дни многие масриды бежали на восток, где их народ правит до сих пор, а навстречу им двигались повозки переселенцев-влахаков, на которых среди нехитрой домашней утвари сидела худющая ребятня. Это были тяжелые времена, полные лишений. Голод царил повсюду, ведь во время войны поля не знали плуга и серпа, землю никто не обрабатывал. Натиоле хорошо помнил, что такое голод, так как Стен всегда отказывался от причитающихся ему привилегий. Когда влахаки бедствовали, семья воеводы довольствовалась скромными трапезами и помогала соотечественникам. И люди в Теремии никогда не забывали об этом. «Еще больше блеска для имени Стена сал Дабрана».

Натиоле медленно приближался к крепости Ремис, в массивные ворота которой вливались целые толпы людей. С башен крепости свисали знамена, трепеща на ветру. Упрямый ветер остудил ясный день, в воздуке тянуло холодом, несмотря на чистое голубое небо. На знаменах Нати увидел изображение ворона, древний символ семьи матери, который отец охотно принял и для себя.

Даже в тесноте и давке перед воротами юношу почти сразу узнали, и толпа почтительно расступилась перед конем столь именитого всадника.

Горожане тащили корзины со всякой снедью, некоторые катили бочки по неровной брусчатке, что было довольно тяжело, учитывая тот факт, что крепость была построена на искусственно (и не очень-то аккуратно) созданном холме. «В то время король Раду больше думал о распрях племен и защите крепости, чем о спинах своих подданных». Охранникам снова и снова приходилось кричать, призывая людей к порядку, и Натиоле не удержался от язвительной усмешки. Всеобщая суета и громкие радостные голоса коробили душу юноши.

Крепостной двор был украшен в соответствии с поводом. Со стены ниспадали разноцветные полотнища, расшитые гербами дворян страны Влахкис в обрамлении пестрого орнамента. Среди дворян и богатых горожан считалось особой честью сделать подобное украшение для большого праздника. Многим ремесленникам и торговцам стоило немалых денег презентовать роскошно украшенные полотнища, на которых были изображены символы их гильдий или сцены из истории их многострадальной страны. Последние сюжеты были особенно популярны, Натиоле рассмотрел около полудюжины изображений Раду, великого первого краля влахаков, в различные периоды жизни. Но среди всех этих многочисленных Раду можно было заметить также Тиреа, Ионну Освободительницу и, конечно, Стена и Висинию.

Отец глядел с полотен серьезно и благосклонно, и Нати опустил взгляд. Сегодня у него будет еще достаточно времени, чтобы смотреть на отца и наблюдать, как воеводу встречает ликующая толпа.

Юноша, погруженный в собственные мысли, что-то невнятно буркнул конюху, который увел его коня в стойло. В защищенном от ветра дворе солнцу удавалось прогреть камни и землю, поэтому было немного теплее. «По крайней мере, мы празднуем восхождение на трон не Ионны, а моей матери, — подумалось Натиоле. — Хотя бесконечные процессии зимой были бы поменьше». Праздновали не освобождение влахаков воеводой Ионной, его теткой, а восшествие на княжеский престол его матери, и это казалось юноше злой гримасой судьбы. Ионна привела влахаков в союзе с троллями к победе над масридами, вернула народу землю и достоинство, но сегодня все говорили только о Висинии и Стене.

На пути в свои комнаты Нати не обращал внимания на слуг, которые были охвачены такой суетой, как и все в городе. Крепость была битком набита гостями, которых нужно было обслужить. Вечерняя праздничная трапеза требовала трудоемких приготовлений, но никто не отменял и повседневные обязанности. Многое из того, что происходило за кулисами праздника, ускользало от внимания Натиоле, он и в обычные дни не слишком часто вникал в подробности быта своих подданных. Единственным исключением, конечно, был Оанес, которого Натиоле едва ли смог бы проигнорировать и который уже, нервничая, ожидал его в комнате.

— Немес! Добро пожаловать домой! Должен ли я помочь вам переодеться? — встретил юношу пожилой мужчина с редеющими темными с проседью волосами.

— Я тебе, наверное, уже дюжину раз говорил, что не хочу слышать этого «немес». Это масридское слово, — полушутя отчитал его Натиоле.

Слуга опустил взгляд и пробормотал извинения.

— Думаю, мне не нужно менять одежду, — продолжил молодой человек, откровенно забавляясь выражением ужаса в глазах собеседника.

— Не нужно менять?

Оанес многозначительно посмотрел на грязные сапоги Натиоле и не менее пыльную дорожную одежду.

— Ну… Я поужинаю здесь, в своих комнатах. И я вовсе не намерен при этом ослеплять красотой костюма какую-нибудь молодую даму. Так что нет нужды наряжать меня, словно петуха.

— Но… праздник? Годовщина вступления на трон ваших отца и матери?

— О! Об этом я как-то не подумал…

Несколько мгновений Натиоле выдержал паузу, откровенно веселясь, но затем, вздохнув, махнул рукой.

— Ну, ладно. Как я понимаю, ты уже все подготовил?

— Конечно, нем…

— Хорошо. Только принеси мне, пожалуйста, до переодеваний немного разбавленного вина. Пыль осела не только на мой камзол, но и на мой язык.

Слуга сразу же поспешил из комнаты выполнять поручение, в то время как Натиоле опустился на мягкий стул и задумчиво взглянул в окно.

Оанес открыл ставни и убрал рамы с натянутым пергаментом.

— Тебе не следовало так издеваться над несчастным, — донесся от двери тихий голос, и Натиоле удивленно повернул голову в ту сторону.

— Ионнис! Как здорово видеть тебя, братец. Неужели ты подслушивал?

— Дверь осталась открытой, и я подумал, что будет невежливо врываться посреди вашего разговора.

Натиоле резко отвернулся.

— Ты пришел, чтобы научить меня правильному обращению со слугами?

— Нет. Я здесь, чтобы напомнить о твоих обязанностях. Сегодня важный день, и было бы хорошо, если бы ты…

— Ладно, — грубо оборвал его Натиоле. — Знаю я о своих обязанностях и без твоих мудрых наставлений. Я сейчас же запрыгну в свой костюм и буду играть любезного наследного принца.

Юноша гневно посмотрел на младшего брата, надеясь услышать в ответ очередную порцию занудства, но тот молчал, при этом его темные глаза смотрели прямо на Натиоле. Все говорили братьям, что они похожи, но Натиоле слишком хорошо знал об отличиях: худощавое лицо Ионниса напоминало мамино, то время как Нати неоднократно слышал о том, что сам — точная копия отца в молодые годы. Но от этого он мог легко отказаться. «Как по мне, так он может и выглядеть, как Стен, — промелькнуло у Натиоле в голове, — ведь он во всем настоящий сын нашего идеального отца».