Кирилл Еськов - Дежавю

— Слышь, Поль, до меня только что доперло: это ж эмблема ГРУ, один в один! Ну, то есть, понятно, наоборот… Выходит, символ Аквариума, Великого и Ужасного — это просто-напросто логотип заграничного рома… Блин!.. — мою национальную гордость в очередной раз поставили в третью позицию… Есть у нас хоть что-нибудь, не скраденное на Западе?

— «Видите ли, Юра…» — готовно откликнулся Поль (они там, в своих Стенфордах-Гарвардах, похоже, такими патриотами становятся, что прям хоть сейчас в «Честь и Родину», или как ее там; лучше бы, блин, поддерживал отечественного товаропроизводителя — а то рыженькая сейчас заскучает…) Согласись, что лучшая разведслужба всех времен и народов на такой ерунде прокалываться вроде как не должна, нет?.. Все дело в исходной посылке. Есть организация — Багдадский Вор, которая сумела украсть все: у Гитлера — дату нападения на СССР, у американов — атомную бомбу, ну, ты понял… И вот она выбирает себе эмблемой краденный фирменный знак, известный всему миру; по мне, так в этом есть свой, бандитский, шарм — вроде как кататься по городу на угнанном лимузине градоначальника! Или, если угодно, постмодернизм; эдакий центон…

Вот от этого-то «Все дело в исходной посылке» они, помнится, и вырулили тогда (это уже чуть после, спустившись в ночной магазинчик еще за одной «…А то у меня там двое соседей по кампусу: один финн — пьет вполне по-нашенски, но разговаривать с ним, помимо молекулярной гибридизации, можно только о хоккее; второй япон — вполне себе принц Гэндзи, однако не пьет вовсе. Не, ты вникни!..») — на компьютерные игры… Точнее так: насколько корректна аналогия между компьютерной игрой, где можно переигрывать сюжетные развилки, и «альтернативной историей», на которой все нынче как с ума посходили: доставить в пресловутую кузницу гвоздь, не дать замочить Столыпина…

— Жиденькая аналогия, на мой вкус. Виртуальность-то — бог бы с ней, но тамошние миры — не гомеостаты, а марионетки: все на внешнем управлении.

— Ну да, а здешний не на внешнем! — хмыкнул Виктор. — Кирпич там, Аннушка с маслом…

— Фи, батенька! Мы с тобой, конечно, советские продукты, и диалектику с прочей философией учили не по Гегелю, но это-то уж совсем — первый класс, вторая четверть…

— Ну а как же — «Кузьма Ульянович Старопопиков? Это ви бамбилы лагерь под Аль-Джегази? Арганызация Асвабаждэния Палэстины пригаварыла вас к смэрти!» И бац — инфаркт…

— Фигню несет твой обожаемый Пелевин! — отрезал Поль, и весьма эмоционально помотал в воздухе вилкой, отвлекшись от тщетных попыток загарпунить в непроглядно-темном, как воды Стикса, рассоле последнюю в банке маслинину. — Никогда они не заживут собственной жизнью — ни «Принц Персии», ни тем паче «Абрамс», все эти бродилки-стрелялки-леталки!.. И знаешь почему? Им просто-напросто не хватит на это избыточности: все возможные ходы в них слишком уж утилитарно-целеполагательны…

— Избыточности?

— Ну да. Для жизни требуется охрененная избыточность, какой ни одна искусственная система — даже виртуальная! — не обладает. Про 80-процентную избыточность генома объяснять надо?

— Это насчет того, что вся реально необходимая организму информация записана в 20 процентах ДНК, а остатняя ее часть — это так, зипованный архив на всякий противопожарный?

— Отстаете от жизни, благородный дон, среди своих мезозойских костей! По всему выходит, что «зипованные архивы», вкупе со всеми системами перекрестного контроля, умещаются в тех самых, рабочих, двадцати процентах генома — а остальные 80 вроде как вообще ни за хреном не нужны! Вообще — ты понял? Собственно, как раз ими мы сейчас и занимаемся… Про «самовоспроизводящиеся автоматы» фон-Неймана слыхал?

— Ну, в самых что ни на есть общих чертах… Кибернетическая модель… Насчет того, что способность к самовоспроизведению зависит от сложности собственной организации. На низшем уровне сложность будет вырождающейся можно воспроизводить только более простые автоматы, чем ты сам; а как прошел некий критический порог сложности — так можно строить такие же или даже более сложные… К происхождению жизни эту модельку прилагали регулярно только, по-моему, без особого успеха.

— Без особого успеха, — хмыкнул Поль, разливая остатки коньяка (эх, не миновать им бежать за третьей; верно говорят: «Пошли дурака за бутылкой — он ведь и правда одну принесет»), — это если ты про школьный «первичный бульон», заправленный коацерватными клецками фабрики имени Опарина… Фокус в том, что задрать сложность системы выше неба — не проблема; проблема в том, что информационный шум при этом всегда будет прирастать быстрее, чем полезная информация… ну, в нашем случае шум — это спонтанные мутации, ты понял. Короче — при лобовом наращивании сложности система у тебя развалится раньше, чем достигнет надкритического, самоподдерживающегося, уровня. И вот тут-то мы и делаем ход конем — ловкость рук, и никакого мошенства: в рабочей части системы мы от шума, елико возможно, избавляемся (есть способы), а суммарную сложность поднимаем за счет избыточных 80 процентов, так сказать, не облагаемых налогом… И выходит, эти «паразитные» 80 процентов генома нужны исключительно затем, чтоб просто-напросто закрутились шестеренки фон-Неймановского автомата… — («Ну, будем!..») — Так вот, возвращаясь к компьютерным игрушкам: они перестанут быть тупыми марионетками только если твой Сид Мейер доведет избыточность системы до пятикратной. Сам понимаешь после этого он будет не уже Сидом Мейером, а Господом Богом… ну, или хотя бы этим, как бишь его… Эру-Элеватор, да?

Виктор хотел было поведать, что на самом деле — есть такая игрушка, где избыточность может и не пятикратная, но явно приличная, однако отвлекся и вместо этого осведомился у Поля — как эти представления об избыточности генома соотносятся с работами Араутяна; ну, это насчет того, что степень новизны при преобразованиях системы не может превышать 20 процентов — иначе система просто разваливается? Поль заинтересовался чрезвычайно, потребовал точной ссылки — но тут как раз Алиса вынырнула из музыкального Зазеркалья, в коем пребывала последние минут сорок, и нашла, что ей пора падать в кроличью нору; Поль предложил падать совместно — он, дескать, не может оставить даму на съедение ужасному зверю Под-Котику — и они убрели на ватных, отвергнув предложение уложить их в пустующей Иришкиной комнате; из последнего обстоятельства Виктор сделал вывод, что тут, возможно, все серьезнее, чем кажется. Он даже испытал некоторое раскаяние: девочка была — прелесть, а они, блин… «Канадские лесорубы: в лесу — о бабах, с бабами — о лесе»…

…Виктор свернул китайскую статью и, чуть поколебавшись, вновь вызвал на экран заставку «Хроник Срединных Земель» — просто послушать музыку. Да, музыка… вот убери, к примеру, из «Профессионала» музыку Морриконе, и останется боевичок — один из многих, а так — вполне себе классика; так и здесь… Воля ваша, но странная это игрушка, со всех сторон странная; она, похоже, здорово «глючила», причем глюки в каждой копии игры были свои, неповторимые. Автором игры значился некто Раймонд, создатель одного из бесконечных фэнтэзийных сериалов — убогая штамповка, каковую человеку, вышедшему из десятилетнего возраста, и в руки-то брать западло. Голову на рельсы: истинный творец, создавший это чудо, по каким-то своим соображениям решил не светиться в титрах — вроде тех ребят, что спрятались за выпиленной из фанеры личиной неграмотного актеришки Вильяма Шэйкспера… Или (мелькнула вдруг совсем уж дурацкая мысль) может, никакого творца нет вовсе, а есть тот самый фон-Неймановский автомат, переваливший за критический уровень сложности? А если так — как он должен вести себя на альтернативных развилках сюжета? Процесс-то, по идее, должен становиться не-марковским, а дальше вообще будет возникать «дарвиновское» поведение системы — как у Эйгена, с его самосовершенствующимися автокаталитическими циклами второго порядка!