Валентин Маслюков - Погоня

— Простите, сударь, — сказала она нежным пигаличьим голоском, — вы не знаете случайно, эта девушка, служанка, давно она здесь? И сколько ей лет? Она что, дочь хозяина?

Напрасно однако Золотинка рассчитывала умиротворить собеседника сугубой вежливостью. Нехорошо этой вежливостью уязвленный, долговязый ратник скорбно разглядывал малыша, не выказывая ни малейшей склонности к сотрудничеству.

— Спасибо, сударь, — молвила Золотинка, когда молчание неприятно удивленного вояки стало внятно даже шумным его товарищам. Они выжидательно повернулись.

Ни на чем больше не настаивая, Золотинка благоразумно отступила к стене, где присела на корточки и развязала котомку в расчете на залежалый сухарь.

Маленький, с тихим вежливым голоском пигалик, стремился, по видимости, стать еще меньше, насколько это было возможно, и, уж во всяком случае, никому себя не навязывал. И все же добросовестная скромность его не прошла незамеченной. Скромность в этом шумном вертепе сама по себе уж гляделась вызовом, вежливость и воспитанность малыша оскорбляли глубинные понятия кабацких удальцов. Не поднимая глаза, пигалик ощущал себя средоточием враждебного любопытства.

Заскрипели замусоренные половицы, и в двух шагах перед Золотинкой остановились башмаки. Человек наклонился подтянуть чулок. Обглоданный мосол в руке мешал ему управиться, человек оставил чулок, ничего не достигнув, а кость, покачнувшись, обронил Золотинке под ноги.

Это был завидных размеров мосол, не вовсе даже еще обглоданный и с признаками костного мозга внутри.

Долговязый хмырь, не дрогнув ни единой черточкой отупелого лика, глядел уныло и не особенно даже осмысленно, словно бы не совсем понимал, какое употребление нежданному подарку сделает приблудный пигалик. Может статься, имелись у скучного хмыря кое-какие соображения на этот счет, но затруднялся высказать.

Постоявши над Золотинкой, — вопросительный взор ее не многим ему помог и никак не отразился на рыхлой ряшке — он шатнулся назад к столам и принялся сгребать разбросанные между кружками и кувшинами объедки, решивши, наверное, взять количеством, если уж со смыслом туго. Но и количество плохо ему давалось: кости проскальзывали между рук, сыпались на пол, а долговязый тихо и тупо упорствовал, рассчитывая унести все зараз. Отчаявшись дождаться чего-то решительного, нетерпеливые зрители приходили в волнение, и кто-то догадался швырнуть кость по назначению — прямиком через горницу. В пигалика не попал, но смачно угодил в стену, что вызвало вполне оправданное обстоятельствами веселье.

Золотинка вздрогнула и переложила котомку на колени, сдерживаясь. Другая кость скользнула по полу городошной битой. А потом тотчас пришлось пригнуться. Гаму было много, но снарядов, как видно, не хватало, вояки больше ревели да стучали кружками, а пигалик, сжавшись, испуганно зыркал. На, куси! Угощайся! — дальше этого жизнерадостная предприимчивость шутников пока что не простиралась. На последних шагах перед пигаликом долговязый споткнулся и все рассыпал, кости застучали по полу, и вояка со спущенными чулками остановился, не совсем убежденный в том, что этот удачный жест входил в действительные его намерения. Все ж таки по размышлении, обращая нужду в добродетель, он хихикнул.

Распахнутая в тусклый вечер дверь подсказывала Золотинке выход. Пора было уносить ноги. По правде говоря, Золотинка уж плохо помнила, чего упорствует и что ищет, первоначальные подозрения относительно служаночки, казались ей под действием обстоятельств праздным вздором. Девчушка эта была с виду моложе Нуты, и как бы ни походила она детским своим личиком на заморскую принцессу, простонародная речь без малейшей мессалонской гнусавости, много чего объясняющее, излишнее, пожалуй, самообладание говорили не в пользу малютки, указывая на не безобидную отнюдь опытность.

Померещилось, знать, решила Золотинка, вставая.

Но тут-то и выскочила заполошенная служаночка.

— Как ни совестно! — с налету треснула она долговязого кулачком между лопаток и воскликнула горячечным голосом: — Да ведь он маленький!

Пара сочных замечаний и раскатистый гогот по углам корчмы служили девчушке ответом. Распаленная отвагой, она не понимала, что гогот этот и есть прощение, что запальчивость ее одобрена и прощена; девушка дрожала, как это бывает с не столь уж храбрыми, но решительно бросившимися в неминучую опасность людьми.

— Вы просили комнату! — сердито выпалила она, обращаясь к пигалику с очевидным намерением так или иначе увести малыша прочь из горницы.

— Спасибо! — пробормотала Золотинка, окончательно прозревая в этот миг, что девчонка все ж таки не принцесса. Впрочем, это ничего меняло, так или иначе поздно было уж идти на попятную — нехорошо.

— Идите за мной! — запальчиво бросила служаночка. Переменчивые нравом рубаки хохотали от удовольствия.

Однако стоило долговязому со спущенными чулками осмыслить наконец понесенный от девчонки урон, стоило ему обидеться, спохватиться и с каким-то грубым присловьем облапить девушку — зрители одобрительно заревели, они приветствовали нападающую сторону не взирая на лица.

Служаночка только пискнула. Маленькая пичужка в лапах волка, она только и успела, что хлюпнуть ротиком, задушенная.

А Золотинка замешкала — на те несколько мгновений, которые понадобились ей, чтобы провернуть Эфремон острием вниз и прошептать несколько заклинаний, которые называются «сеть». Опытный чародей, зная дело, мог бы приметить, что узкие штаны пигалика чуть-чуть как будто бы вздулись — невидимая оболочка плотно облегала тело оборотня, утраивая, удесятеряя мышечную силу. Точно также, к примеру, увеличивает силу человека длинный рычаг, только сеть исполняла свое назначение непосредственно, без видимых посредников между телом и предметом.

Предметом же по воле глумливой судьбы оказался долговязый вояка со спущенными чулками. Хорошенький пигалик с васильками в соломенных волосах потянулся на цыпочки, чтобы достать верзилу до плеча и постучал:

— Эгей! Я здесь!

Поразительно, что вояка понял. Видно, он ни на мгновение не забывал, что имеет дело с пигаликом, а не с мальчишкой, и вовсе не склонен был пренебрегать им как противником. Отшвырнув растерзанную девушку, которая грянулась о грань стола, с неожиданной для такого тугодума яростью он махнул кулачищем, так что пигалик, несмотря на вызов к поединку, едва успел вскинуть руку, прикрываясь.

И странная вещь произошла. Удар был так силен, что малыш не устоял и не мог устоять, потому что весил каких-нибудь полтора пуда, не многим больше дворняжки, сеть не спасла его, он отлетел мячиком. Но не опрокинулся, а остался в точно таком же положении, как встретил удар: расставив ноги и заградившись рукой, которая нисколько не согнулась при столкновении, словно это была не рука, а жесткий железный крюк. Раскорякой отлетев до стены, малыш ударился и тем же образом, не сменив положения, упруго отскочил обратно.