Тимофей Печёрин - Бремя чужих долгов

Только после этого я смог позволить себе перевести дух.

— Хвала Хранителю, — донесся до меня благостный голос старого монаха.

Обернувшись, я увидел, как он простирает в мою сторону руку в священном жесте — растопырив пальцы. С неохотой я вскинул свою руку в ответ.

— Дозволено ли будет смиренным слугам Господним узнать имя нашего спасителя? — продолжал сочиться елеем старик в рясе.

— Это… раб божий… сэр Готтард, — пробормотал я чуть дрогнувшим голосом. Заранее решив использовать имя прежнего владельца своего тела. Ибо так легче. И мало ли, что документы с фотографиями здесь пока не в ходу… причем не будут в ходу еще много веков. Наверняка где-то хранятся списки всех живых рыцарей-храмовников. И я готов биться об заклад, что никакого Игоря, как меня звали в родном моем мире, в этих списках не найдется.

Поразмыслив так, я решил не усложнять себе жизнь. Сочтя, что проще, разумнее, будет поддерживать легенду о рыцаре-храмовнике, пережившем даже плен у язычников. А ныне давшем обет защищать братьев по вере от всяких лихих людей.

— О, благородный сэр… Готтард, — пролепетал между тем юный монах, — теперь… д-дозволено ли будет нам… с братом Леоном п-продолжить наш путь.

Говоря это, он, даром, что избитый и окровавленный, уже стоял на ногах. И как раз намеревался усесться на спину мула.

— Да-да, конечно, — рассеянно махнул я рукой, — да… прибудет с вами Хранитель.

Чуть не забыл о той последней, ритуальной, фразе!

— Да будет благословен и твой путь, сэр Готтард, — напоследок молвил старик-монах.

Кстати, то, что оба они поспешили убраться, было мне на руку. Потому как, оставшись наедине с трупами четырех разбойников, я принялся их обыскивать, рассчитывая на трофеи. И вот здесь-то мое поведение в собственноручно состряпанную легенду не вписывалось никоим образом.

С другой стороны, поживиться оказалось, по большому счету, нечем. Головорезы из лесной глуши оказались всего-навсего нищими — даром, что при оружии.

Не лишним, думаю, будет объясниться — зачем мне вообще понадобился этот спектакль. Причем не единожды, ибо счет случаям, подобным этому, вышеописанному, для меня уже пошел на десятки. Притом, что, казалось бы, какое мне дело до служителей здешней Церкви, на беду свою забредающих в глухие места? Какое — особенно в свете того, что иные церковники успели изрядно досадить и мне, и моим добровольным помощникам во время поисков моего нового вместилища.

А ответ заключался в следующем. Во-первых, теперь, когда тело новое я наконец обрел, остался я с этим телом один-одинешенек. Перед лицом мира чужого и, что греха таить, по большому счету, незнакомого. Школьный учебник истории — не в счет. Как не в счет и вояж по Фьеркронену в теле охотника Вилланда. Последний по восприятию можно было сравнить не то с просмотром фильма в кинотеатре, не то с компьютерной игрой. Где качественный звук, правдоподобная графика… но все равно, до настоящей жизни далеко.

То ли дело теперь — когда нужно самому заботиться о пропитании и приюте. Не говоря уж о том, сколь уязвима бренная плоть. Особенно в сравнении с бессмертным духом.

Так вот, по моему разумению человек-одиночка, оказавшийся в чужом и отнюдь не благостном мире может быть уподоблен… Британской империи. В том смысле, что у него тоже нет и не может быть ни постоянных друзей, ни вечных заклятых врагов. Есть лишь интересы. Или, по большому счету, один-единственный интерес — выжить.

Рассуждая в таком ключе, я пришел к выводу, что преуспею в деле своего выживания, если с толком использую то немногое, что досталось мне при переселении. А именно, не только тело рыцаря-храмовника, но и его доспехи, украшенные Дланью Хранителя. Присовокупив к ним соответствующую легенду.

Ну а тут все было просто. И в родном его Фрезинбурге, и в рядах святого рыцарства по всему Остенвинду сэра Готтарда знали, порой узнавали в лицо. Иные и почитали даже — как могучего бойца и преданного защитника веры. В силу чего мне при раскладе таком просто не имело смысла выдавать себя за кого-то другого. Тем более, что для уважения могучего рыцаря-храмовника появился дополнительный повод. Я… сэр Готтард то есть, ведь был одним из немногих храмовников, побывавших в плену у язычников и вернувшихся оттуда живьем. Одним из немногих, а может даже, и единственным в своем роде. Да простится мне моя гордыня!

Ну а для святого рыцаря в землях Фьеркронена есть всего два занятия. Либо биться на восточных рубежах страны с язычниками, что то ли Священный Лес свой обороняют, то ли наоборот, желают напасть. Либо бродить по стране, исполняя разнообразные обеты.

Разумеется, не желая класть голову в бесконечной, бессмысленной войне с язычниками, я выбрал второй вариант. Да и сам сэр Готтард, если не ошибаюсь, еще до меня сделал аналогичный выбор. В противном случае, как бы удалось инквизиции привлечь его для охоты на беглого алхимика?

Вообще, должен признаться, обет для церковника — вещь гениальная в своем удобстве и простоте. Ибо, ссылаясь на него, можно оправдать чуть ли не любую странность в поведении. Как я, например, в случае необходимости могу объяснить тот факт, что, будучи рыцарем, передвигаюсь пешком. Ну или на повозке, если кто подвезти согласится. Не признаваться же, что, в отличие от сэра Готтарда, ни держаться в седле, ни, тем более, сесть в него я не умел и не пробовал отродясь. К тому же боевому коню могучего рыцаря едва ли можно позавидовать. Учитывая габариты седока.

Но вернемся к моим, так называемым, подвигам на дорогах и в глухих уголках Остенвинда. Причем, так называемыми они были не только потому, что действовал я против лихих людей не слишком умело, как и не очень честно. Вдобавок, двигала мною не только и не столько забота о навязанных судьбой братьях по вере. Были у меня и собственные интересы. В коих, кстати, что репутация, что возможные трофеи занимали далеко не первые места.

Соль же самая заключалась вот в чем. Обретя постоянное вместилище, я все равно не хотел расставаться с некоторыми преимуществами, доступными бесплотному духу. Речь шла о возможности хотя бы временно вселяться-переселяться в чужие тела или бродить по земле в качестве призрака. Благодаря чему наносить возможным супостатам хоть толику урона, оставаясь неуязвимым.

То заклинание, что я прежде использовал для вселения-переселения, в свое время удалось подслушать у Аль-Хашима. Более того, при расставании я упросил алхимика записать чудодейственные слова на свиток. Вместе с еще несколькими подобными заклинаниями. Аль-Хашим поломался немного, как и подобает корыстному и прижимистому старикану. Но знаниями своими все-таки поделился.